Медведь прочёл и прорычал: «Как бы и меня не накрыли шинелью за это послание!» Но взял. И уехал.
И опять бытовуха в параллельном мире уродов. День за днём шли неотличимые, одинаковые дни, где нет движения, а значит, и времени. И вдруг молния среди ясного дня – комиссия с ревизией. Никто понять ничего не мог. У нас образцово-показательное учреждение… И началось: зачистка лагеря, завода. Всё перевернули вверх дном, много что нашли, изъяли. Даже крутого блатаря из сортира. Его подельники утопили, так надо было понимать. Или ещё кто…
Лагерь трясло, начальство понять ничего не могло… И наконец явился сам виновник волнений и потрясений – генерал-ревизор с кабаньей мордой по фамилии Зверь. И начал зверствовать. И откуда только всё знал? Даже тайные вещи ему были известны. Во сыскарь! Не иначе как из учреждения хотел образцово-сверхпоказательный зверинец сделать. Благо и начальник – Медведь.
Перед отъездом прошёлся перед строем, в который весь лагерь встал, остановился перед нашим отрядом. Морда красная, глаза мутные, видать, один из тех, кто говорил на Соловках перед вновь прибывшими заключёнными: «Там власть советская, а у нас соловецкая…» И как рявкнет по-немецки: «Заключённый Мазанов, выйти из строя!» После этого даже листья на деревьях перестали шелестеть. «Зэка такой-то, по такой-то статье…» – по-русски и чётко, по-военному, не лагерной скороговоркой, доложил я. Он ухмыльнулся довольный: «За мной!»
Отряд с жалостью глядел на меня, когда я поплёлся за ним. Я это почувствовал, спасибо. Я и сам струхнул. «Всё, допрыгался. Кончился мой бал жизни», – подумал я. До сих пор помню те свои мысли. Надо же, бал жизни… Как красиво. Жуть! И это про лагерную жизнь.
В приёмной у начальника лагеря, когда мы вошли, секретарь вскочила и по стойке «смирно» вытянулась. И воздух враз потяжелел. «Переодевайтесь», – сказал Зверь по-русски и показал на свёртки. «Как на флоте – в чистое. Последний парад наступает», – ответил я по-немецки. И хватило ведь ума дураку! «У вас их много ещё будет, парадов этих, юморист», – сказал Зверь по-русски.
В пакетах лежала новенькая форма с золотыми погонами капитана, со всеми моими наградами. У меня руки трястись стали, первый раз в жизни. Я пуговицы на кителе застегнуть не мог. Секретарь помогла и чаю дала. Вхожу в кабинет, а он опять: «Почему без доклада?!» И я начал: «Заключённый Мазанов, по статье…» Его хохот слышал весь лагерь. А я покраснел. Тоже первый раз в жизни.
«Плечи расправь, головку выше. Ты офицер! Русский офицер! – Извинений от этих, что вас упекли, не дождёшься, посему я прошу прощения. И лично исправлю содеянное. Рекомендует тебя серьёзная контора – будешь работать в проекте товарища Берии. В конверте деньги, документы. На объекте должен быть вчера».
Вчера – так вчера. Не привыкать. В очередной параллельный мир попаду скоро. Интересно, какой он…
Мне не дали даже проститься с отрядом. Так было надо. А я не прочь был покрасоваться перед сидельцами с наградами да в форме. И стал я под начальством Зверя работать в проекте, которым руководил сам товарищ Л. П. Берия.
На вверенном участке у меня даже комары летали и жужжали по моему дозволению. Так мы берегли покой и безопасность наших учёных, чтобы они в комфортной обстановке создавали надёжный щит для нашей родины. И получил я майора. Как и предрекал товарищ Зверь.
Потом умер товарищ Сталин. Но я как-то не очень патриотично реагировал на эту трагедию. Работы было много. Возникли проблемы, и их надо было срочно решать. А товарищ Берия пошёл в гору и забрался на самую вершину. Я за него радовался. Но он не смог закрепиться, и его столкнули. Он слетел и разбился насмерть как агент многих разведок мира и узурпатор власти. На вершине что-то происходило, но нам это было непонятно. Мы работали. К тому же надо было оживить личную агентуру, и меня опять стали готовить к поездке в Париж.
Но тут сверкнуло и внизу: Зверя повязали, а вместе с ним и меня. Меня как активного участника антипартийного заговора и спецагента товарища Берии. Я тогда о себе ещё больше узнал, чем при первом аресте. Я должен был ликвидировать неугодных товарищу Берии членов политбюро. Смешно! И я очень смеялся, когда вещдок – шинель товарища Берии – мне опять предъявили. Смеялся до тех пор, пока приговор не огласили – на всю катушку. Тут и всплакнуть пришлось.
И снова встретил меня стуком алюминиевых ложек о чашки параллельный мир уродов. «Да здравствует восстановленный мир социалистической законности и ленинских принципов руководства!» – ежедневно вещали газеты и напоминали котелки поминальным звоном о прошлой жизни. Надежды не было. Теперь точно. Таков демократический закон – суров и грозен он.
В виде исключения отправили меня в образцовый лагерь, где строго соблюдается законность. «Социалистическая, надеюсь», – сказал я. «Конечно. Не как при диктатуре». И на том благодарствую.
Зона была образцово-показательная, там законность и порядок блюли. Особенно блатные. Те пикнуть не смели. Такой был там начальник лагеря и с вновь прибывшими знакомился лично, не по анкете. Дошла очередь и до меня. Вхожу: «Гражданин начальник…» И онемели мы оба. Медведь передо мной. И он от радости начал выражаться. Мат в его исполнении был вершиной художественного сквернословия. Лагерь замирал в восхищении и страхе. Все знали: начальник без причин не выражается. А тут ещё и пьёт… Значит, жди попраний социалистической законности.
Особенно то блатных касалось. Правда, попрания были. Меня просить стали: сходи поговори, из-за тебя же. Я и пошёл. Он мрачный.