— Хорошо, — наконец произнес он, — вот вам расписка в получении заключенного, — и отпустил моего конвоира.
В тюрьме человек перестает быть человеком. Отныне он — заключенный, зомби, статистическая единица, которую передают от одного тюремщика к другому под расписку, словно посылку с бриллиантами, только состоит эта посылка из мяса, костей, крови и кишок, которые положено периодически набивать, мозгов же заключенному иметь не положено.
— Давай двигай, — сказал мне офицер, — проходи вон туда.
Дверь за мной захлопнулась, я очутился в помещении, набитом разношерстной публикой. Здесь были самые разнообразные типы: кто в джинсах, а кто и в полосатых брюках и котелках. Все молча озирались по сторонам, подавленные, как и я сам.
Ждать неизвестно чего нам пришлось довольно-таки долго. Возможно, среди нас и были такие, что уже знали, как будут дальше развиваться события, но они помалкивали. У меня же на душе скребли кошки: я впервые оказался в английской тюрьме, и предсказания Маскелла насчет ограничений для особо опасных преступников начинали меня не на шутку тревожить.
Наконец нас стали выводить по одному, строго в алфавитном порядке. Выкрикнули и мое имя, и охранник повел меня по длинному коридору в кабинет начальства.
Заключенному никогда не предлагают присесть. Стоя перед сидящим за столом офицером, я отвечал на его вопросы: имя, место рождения, возраст, данные о родителях, род занятий. Офицер ни разу даже не взглянул на меня, для за него я был не человеком, а вместилищем статистических сведений. Он нажал на кнопку — и сведения потекли.
Мне велели выложить все из карманов на стол, после чего все находившиеся там предметы были описаны и сложены в специальный мешок. Потом с меня сняли отпечатки пальцев. Пока я озирался по сторонам, ища, чем бы вытереть руки, охранник приказал мне следовать дальше. Он привел меня в жаркую, наполненную паром комнату и приказал раздеться. Именно здесь я навсегда расстался со своей одеждой: вряд ли бы она считалась модной через двадцать лет.
После душа, несколько поднявшего мне настроение, я надел арестантскую одежду — серый фланелевый костюм жуткого покроя. Портной Макинтоша наверняка сшил бы лучше.
Потом меня отвели на медицинский осмотр, где признали годным для любой работы. Затем охранник снова повел меня по бесконечному коридору мимо камер и пролетов металлических лестниц.
— Это отделение «В», — сказал он, велев мне остановиться. А вот и твоя камера. Заходи.
Он отпер дверь, и я вошел в камеру. Дверь за мной захлопнулась. Минут пятнадцать я стоял, не в силах сдвинуться с места, потом лег лицом вниз на койку и разрыдался.
Облегчив душу, я обрел способность соображать и осмотрелся. Камера была размером двадцать на семь футов и около восьми футов в высоту. Стены ее выкрашены в традиционный бежевый и зеленый цвета, в одной из них под самым потолком имелось зарешеченное окошко. Массивная дверь могла бы выдержать артиллерийский обстрел, на уровне глаз в ней имелся глазок.
Обстановка состояла из железной кровати, деревянного стола, табурета, умывальника с раковиной, параши и полки на стене. Я также обнаружил три шерстяных одеяла, две простыни, бугорчатый матрац, пару шлепанцев, полотенце, мыло и кружку. На гвоздике на веревочке висели «Правила поведения и содержания заключенных».
Еще спустя некоторое время я уже знал все, что нужно знать о тюрьме. Иных объектов для любопытства на ближайшие двадцать лет не предвиделось, поэтому я решил не размышлять, а каждое новое впечатление хранить как дорогой подарок.
Стены камеры вдруг обрели физическое значение: я ощутил их крепость и толщину каждой клеточкой своего тела, и почти четверть часа меня била нервная дрожь, пока я не поборол страх перед замкнутым пространством.
После этого я вновь принялся штудировать «Правила поведения заключенных» и нашел, что поторопился с выводами: при внимательном изучении в брошюре обнаружилось немало интересного и поучительного для новичка. Так, оказалось, что найденную на кровати рубаху надлежало надевать перед сном, что отбой был здесь в половине одиннадцатого вечера, а подъем в половине седьмого утра, и что мне полагалась бритва для бритья, которую потом следовало вернуть надзирателю.
Я также узнал, что имею право подать апелляцию в Апелляционный суд, а затем генеральному прокурору для представления им прошения в палату лордов. Мне разрешалось жаловаться министру внутренних дел и членам парламента.
Все это, однако, мне не подходило: я не был на короткой ноге с английским министром внутренних дел, чтобы вступать с ним в переписку, а мой парламент был слишком далеко, за шесть тысяч миль от тюрьмы. Поэтому я прочитал брошюру до конца и начал читать ее сначала, решив выучить наизусть, что и делал, пока не погасили свет.
Разбуженный громким звоном колокола, я долго не мог сообразить, где нахожусь. Наконец я окончательно проснулся, быстро оделся, убрал постель, свернул матрац и поставил его торчком на койку, после чего сел на табурет и стал ждать.
Лязгнул засов, и дверь распахнулась. Я вскочил, вошел надзиратель. Бегло осмотрев камеру, он вперил в меня тяжелый взгляд и спросил:
— Новенький? С «Правилами» ознакомился?
— Так точно, сэр.
— Матрац переставить, брошюру повесить на гвоздь, взять отхожее ведро и приготовиться к выносу.
— Но я еще не пользовался парашей, — заметил я.
— Не рассуждать! Делать, что приказывают!
Я взял ведро и следом за надзирателем вышел в коридор, где уже выстроились другие заключенные с ведрами.
— Вперед — шагом марш! — скомандовал надзиратель, и мы пошли в общий сортир, где нам и надлежало опорожнить и вымыть свои отхожие ведра.
В коридоре ко мне подошел надзиратель и сообщил, что завтракать можно как в камере, так и в общей столовой и что после завтрака меня отведут к начальнику тюрьмы.
В десять часов меня повели к начальнику тюрьмы.
— Значит, ты и есть Рирден, — многозначительно взглянул на меня сопровождавший меня заключенный из числа «пай-мальчиков». — Наслышан о твоих подвигах.
— В самом деле? — удивился я.
— Меня зовут Симпсон, — толкнул он меня локтем в бок. — Тебе предстоит встреча с комиссией. Мой тебе совет: не высовывайся.
— Что это за комиссия? — спросил я.
— Приемная комиссия для новичков: начальник тюрьмы, святой отец, старший надзиратель, заместитель начальника по быту, короче, все там будут. Начальник неплохой малый, нужно только правильно себя с ним вести. Но не дай Бог тебе ему не понравиться! Остальные будут наставлять тебя на истинный путь. Берегись Хадсона, главного надзирателя, это опасный ублюдок.
В приемной, где уже сидело с полдюжины заключенных, Симпсон шепнул мне:
— Вот увидишь, приятель, тебе не