Мысль одного человека о какой-то таящейся в темноте злобной омерзительной твари не могла бы вызвать ее к жизни. Однако все племя, если бы оно постоянно думало о ней, испытывая при этом страх, легко могло бы этого добиться. Начать с того, что этой твари на самом деле не было. Она существовала только в воображении одного дрожащего от страха человека. И страшащийся он сам не зная чего, но чувствуя, что должен как-то передать свой страх, придать ему конкретную форму, он представил себе какое-то чудовище и рассказал о нем своим соплеменникам, так что и они могли теперь его себе представить. И они делали это так долго и так хорошо, что в конце концов создали это чудовище.
Эволюция идет разными путями. Тот факт, что никогда прежде она не шла этим путем, говорит о том, что только с развитием разума и, следовательно, воображения возник фактор, который и обусловил появление этих существ. Однако здесь участвовало не одно только воображение, но силы и энергия, которые человек пока не понимает и, вероятно, так никогда и не сможет понять.
Мне кажется, что человек с его страхом времени и пространства, смерти и темноты, которые были ему присущи на протяжении тысячелетий, в конце концов создал целый мир невидимых, неуловимых существ, живущих сейчас бок о бок с ним на Земле. Я уверен, что они здесь, рядом с нами, и однажды выйдут из убежища, чтобы вступить во владение своим наследством.
Произведения литературы, как и ежедневный поток новостей, дают много примеров странных, необъяснимых явлений, и с такими подробностями, которые исключают какую бы то ни было фальсификацию…»
ГЛАВА 6
Запись обрывалась на середине страницы, но, перевернув ее, я увидел, что следующий лист был целиком испещрен какими-то примечаниями. Написанные мелким непонятным почерком моего друга, они сплошь покрывали всю страницу, будто она у него была единственной, и он старался использовать каждый дюйм, чтобы втиснуть сюда все нужные ему сведения и результаты исследований. Кое-где почерк был настолько уборист, что казалось, почти невозможно разобрать слова.
Просмотрев остальные страницы и убедившись, что все они тоже содержат примечания, я сложил листы и снова прикрепил к ним записку Филиппа.
Позже, сказал я себе, я прочту эти примечания и попытаюсь в них разобраться. Но на сегодня с меня довольно.
Первой моей мыслью было отнестись ко всему этому как к шутке. Но потом я решил, что мой старый друг никогда не шутил. У него просто не было в этом никакой необходимости. Мягкий по натуре и большой эрудит, он не считал нужным тратить слова на какие-то глупые шутки.
Я снова вспомнил нашу последнюю встречу, когда он, похожий в своем глубоком, грозившем поглотить его кресле на высохшего гнома, произнес, что мы окружены призраками. Судя по всему, он собирался сказать что-то еще, но появился Филипп, и разговор перешел на другое.
Сейчас, сидя здесь, в комнате мотеля на берегу реки, и обдумывая прочитанное, я вдруг почувствовал абсолютную уверенность, что он хотел мне сказать именно то, о чем написал, — мир наводнен всеми теми привидениями, которые когда-либо представлял себе человек, и благодаря разуму и воображению человечество выполнило свою функцию в эволюционном процессе.
Он, конечно, ошибался. Его теория явно была полнейшим абсурдом. И, однако, в глубине души я чувствовал, что такой человек, как он, не мог судить о чем-либо поверхностно. Прежде чем довериться бумаге, даже если он сделал это только потому, что хотел что-то прояснить для себя, он, несомненно, провел тщательное исследование и пришел к каким-то определенным выводам. Я был уверен, что те примечания, которые дополняли его записи, не были единственным доказательством его теории. Скорее всего там были изложены наиболее яркие из собранных им фактов и некоторые мысли, которые возникли у него в процессе работы. Конечно, это не исключало того, что он ошибался, и скорее всего так оно и было. Однако приводимые им доказательства и логичность выводов не позволяли с легкостью отмахнуться от его теории.
Как я полагаю, во время нашей последней встречи он собирался меня с ней познакомить и узнать мое отношение ко всему этому, но приход Филиппа помешал ему. А потом было уже поздно. Через день или два после этого он погиб, когда его автомобиль столкнулся с другой машиной, которая, кстати, так до сих пор и не найдена.
Думая обо всем этом, я вдруг почувствовал какой-то доселе неведомый мне страх. Он проник сюда из другого мира, из того дальнего уголка моего мозга, где хранилась память далеких предков, — леденящий душу ужас, который испытывал первобытный человек, прислушиваясь к странным звукам, издаваемым каким-то существом, рыскающим в темноте вокруг пещеры.
А что, подумал я, если рожденные человеческим разумом силы этого другого мира достигли такого уровня развития, такого совершенства, что могли по желанию принимать любую форму? Не могли ли они на время стать автомобилем, а после столкновения с другой машиной вернуться в тот другой мир, откуда появились?
Не погиб ли мой старый друг только потому, что раскрыл секрет этого мира созданных нашим разумом существ?
И не оттуда ли появились змеи? Хотя нет, вряд ли, я чувствовал, что змеи были настоящими. Но были ли настоящими трициератопс, дом с пристройками, старый автомобиль без колес, Забулдыга Смит и его жена? Быть может, под их маской скрывалась неведомая, созданная нашим разумом сила, и именно она, эта сила, и устроила мне засаду, обманула меня, заставив поверить в то, чего не могло быть, уложила меня не на кушетку в спальне, а на каменный пол в пещере, полной змей?
Но если все случилось именно так, как я предполагал, какую цель она преследовала? Уж не знала ли эта гипотетическая сила о том, что в магазинчике Джорджа Дункана меня ждало письмо от Филиппа?
Это какой-то бред, подумал я. Но не меньшим бредом были трицератопс, Забулдыга Смит, его жена и змеи. Нет, не змеи, снова сказал я себе, змеи были настоящими. Однако если мой старый друг прав, то что тогда в этом мире можно считать настоящим?
Я был взбудоражен сильнее, чем мог ожидать. Я сидел в кресле, устремив невидящий взор в стену, бумаги соскользнули с моих колен на пол, но я не делал попытки поднять их. Если все это правда, думал я, тогда нашему старому надежному миру пришел конец и гоблины, тролли и другая нечисть перестали быть всего лишь героями сказок и существовали