— А Кеплер? Ведь он открыл законы движения светил и в то же время составлял гороскопы и предсказывал по ним судьбу!
— Кеплер! Он жил в другое время. Живи я тогда — кто знает, может, тоже стал бы предсказателем.
— Но Крис! — воскликнула Нина. — Нельзя же быть таким рационалистом! Вот вы знаете, как отыскать на небе Деву, а что вы скажете, например, о Дендерском зодиаке?
Бренн напряг память.
— Дендерский зодиак? Это тот, что создали еще древние египтяне?
— Вы молодец, Крис! Тогда скажите, что означает символика его знаков?
— Чего не знаю, того не знаю, — признался Бренн. — Наверное, это связано с магией?
— В каком-то смысле — да. Но все-таки философия знаков гораздо глубже. Возьмем хотя бы ту же Деву, ваше созвездие. На Дендерском зодиаке Деву изобразили с хлебным колосом в руке — символом жизни. Она стоит неподвижно, и это означает, что она вне времени и пространства, — вечна. За спиной Девы — Анубис, один из богов подземного царства древних египтян. Он идет, то есть пребывает в пространстве и подчинен времени. На этом этапе эволюции человек познает идею жизни и смерти, их единство. Понимаете, единство! Но почему все же Дева поставлена впереди Анубиса?
— Клянусь всеми туманностями, не знаю!
— Да потому, что жизнь сильнее смерти, Крис! Помните, на кольце царя Соломона было начертано: «Все проходит»? Ошибался мудрейший из мудрых. Умрем мы, умрут целые цивилизации, даже звезды, которые мы сейчас видим, погаснут, но жизнь не умрет. Ее всходы взойдут на других нивах и пажитях, потому что зерно падает с колоса Девы, чтобы прорасти. Это сказано о звездах, Крис, и сказано семь тысяч лет назад!
Бренн с удивлением смотрел на Нину. Она открывалась с совершенно неожиданной стороны, и, говоря откровенно, Вренн не ожидал таких суждений от совсем еще юной девушки. Поэтому спросил без всякой иронии:
— А вы сами, случайно, не астролог? Слушая вас, я подумал, что так рассказывать о небесных тайнах может лишь маг и чародей.
— Иллюзия, Крис! Я лишь робкая последовательница тех, кого вы назвали магами и чародеями. Просто мне нужно знать о многом, ведь я собираюсь стать референтом Мирового института древних цивилизаций, что в Ярославле.
Нина замолчала, и Вренн интуитивно почувствовал, что она борется с желанием еще о чем-то спросить его. И не ошибся.
— Скажите, Крис, у вас когда-нибудь была семья?
— Была, — ответил Вренн. — У меня, Нина, были даже внучки, но я пережил всех. Мы летали на околосветовых скоростях, когда уже сказывается эффект замедления времени на движущемся корабле и когда его экипаж превращается в своего рода Мафусаилов. Из своей первой экспедиции я вернулся тридцатидевятилетним, тогда как жене, которая была на пять лет моложе меня, к моменту моего возвращения исполнилось сорок три года. А нашего второго прилета на Землю она так и не дождалась…
— Ужасно, — сказала Нина. — Всю жизнь ждать! Но я бы ждала.
Она в упор посмотрела на Бренна, и это было как признание. Бренн молча взял ее руку и поцеловал.
4
В пансионат они вернулись уже ночью, когда вовсю сияла полная июльская луна. В ее тревожном свете над крышами отелей бесшумно проносились летучие мыши, а цикады звенели так оглушительно, словно впали в экстаз и пели свою последнюю песню.
Проводив Нину до отеля, Бренн пошел домой. Спать не хотелось, и он, достав из буфета вазу с яблоками, прошел в кабинет. Дом был большой, когда-то Бренн жил в нем со всем своим семейством, теперь же он пользовался лишь кабинетом, где и спал на кожаном допотопном диване.
С удовольствием съев сочное яблоко, Бренн взял томик Заболоцкого и уселся в кресло у настольной лампы. Некоторое время листал страницы, отыскивая любимые строки, но и они не могли перебить какого-то смутного предчувствия, вдруг охватившего Бренна. Он читал великого поэта, но смысл написанного не доходил до него; он чувствовал, что внутри у него будто натянулась некая настороженная струна, за которую только задень…
Отложив Заболоцкого, Бренн встал и прошелся по кабинету. Вышел в коридор, зачем-то заглянул на кухню и наконец решительно направился к комнате, которую когда-то занимала жена. Он заходил в нее крайне редко, и вот, повинуясь непонятному внутреннему позыву, повернул ключ в замке и открыл дверь.
Ничего не изменилось в комнате за те долгие годы, когда в ней никто не жил. На старых местах стояли японские статуэтки и висели маски, которые собирала Нина; на своем месте, в углу, стояла бронзовая жаровня-хибати; на прежнем месте был и Нинин портрет, написанный их знакомым художником.
Бренн смотрел на портрет и в сотый раз не мог смириться с мыслью, что Нины нет. Повсюду в комнате стояли вещи, к которым она прикасалась; они хранили ее тепло, а самой Нины не было. Правда, на какой-то миг Бренну показалось, что Нина просто вышла из комнаты и сейчас вернется. И они сядут в кресло, и Бренн станет рассказывать ей о своем последнем полете, а она будет слушать и по привычке наматывать на палец свой белокурый локон. И так живо было «это ощущение, что Бренну показалось, будто он слышит за дверью приближающиеся Нинины шаги.
Стряхнув с себя наваждение, Бренн еще раз обвел взглядом комнату и вернулся в кабинет. Присел к столу, выдвинул средний ящик. Достал то, что хранилось в нем долгие годы и к чему уже давно не прикасалась рука, — синий продолговатый конверт. Последнее письмо Нины, переданное ему сыном по возвращении второй звездной экспедиции.
Бренн раскрыл конверт и вынул письмо. Первая же строчка ударила, как пуля: «…у нас ночь, и я одна, и так ноет и болит сердце…»
Бренн рванул ворот рубашки. Вот они, эти слова! Прошедшим вечером их сказала Нина, и он тогда же подумал, что уже слышал их, но только не мог вспомнить, где и когда. А оказывается, их написала не дожившая до его возвращения жена! Но что же тогда происходит?! Как объяснить эти чудовищные совпадения — встречу с девушкой, как две капли воды похожей на Нину, носящей такое же имя и произносившей слова, которые задолго до нее были сказаны другой Ниной, его женой!
Вгорячах Бренн решил тут же идти в отель к Нине и попробовать разобраться во всей этой мешанине, но, взглянув на часы, опомнился — было почти два часа ночи. Нина уже