— Тебе следует поговорить с ним. Выложи все карты на стол. — Кэрол вспоминает о той части моей жизни, где должны быть свидания, хотя я не уверена, что это можно так назвать.
— Это секс и драки. Вот единственные деве карты.
— Ты предохраняешься? — Она похлопывает себя по животу.
— У меня есть пистолет вот прямо здесь. Я похлопываю себя по груди. — Да и бронежилет на мне.
— Я приму уклонение от ответа на мой вопрос как отрицательный ответ. Дело не в сексе и драках. Джек — умный человек. Если он не использует защиту, значит, он делает это из каких-то соображений.
— Ловушка! — кричу я.
— Это не ловушка. Иначе ему бы пришлось склонить тебя на преступление.
— Так и есть. Нападение.
— Это уже чересчур. Или мне стоит сказать, его чересчур много.
— Кэрол! Тебе сейчас нужно позаботиться о себе, а не отпускать едкие шуточки. — Я съезжаю с шоссе, когда по радио раздается голос Софи, сообщающий мне, что персонал больницы ждет снаружи.
— Ты останешься со мной? — спрашивает Кэрол, становясь серьезной, когда я въезжаю в бокс для экстренных ситуаций.
— Я никуда не собираюсь уходить, — успокаиваю я ее, моля о том, чтобы произошло какое-нибудь рождественское чудо.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Джек
Уже поздно, когда я вижу, как Тинсел выходит из зоны ожидания отделения неотложной помощи и идет через вестибюль. Я встаю с неудобного стула и понимаю, что нахожусь в таком положении уже несколько часов. Они не могли сказать нам, что происходит, ау Тинсел не было с собой телефона.
Итак, мы с Фрости молча ждали в вестибюле, пока не узнаем какие-нибудь новости. Тинсел выглядит мрачной, идет уставившись в пол, не видя, как кто-то из нас подходит к ней ближе.
— Тин? — зовет ее Фрости, и, наконец, Тинсел поднимает глаза. — Как она?
На полсекунды Тинсел застывает, когда видит меня, но быстро отмахивается от меня, обращаясь к Фрости.
— С ней все будет в порядке. Это было несерьезно, но ей нужно успокоиться и попытаться отдохнуть. — Тинсел испускает долгий вздох облегчения. — Что может произойти скорее раньше, чем позже, учитывая, какой у нее большой срок.
— Слава богу, — говорит Фрости, и я вижу, как она хватает свой сотовый. — Я просто собираюсь поставить в известность нескольких человек.
— Почему ты мне не позвонила? — спрашивает она свою соседку по комнате и начинает рыться в кармане в поисках телефона. — Черт, я, должно быть, оставила его в машине. Я не подумала.
— Этому можно дать лишь одно объяснение, — говорю я, и Тинсел смотрит мне в глаза. — Нам нужно поговорить. — Не говоря больше ни слова, я беру ее за плечо и вывожу из больницы.
— Ничего не поделаешь, придурок. У меня еще есть дела.
За пределами больницы разбит сад, где люди могут посидеть и насладиться видом или пообедать, когда стоят теплые деньки. Прямо сейчас
здесь все покрыто снегом, но все так же спокойно. К счастью, он пуст, когда мы добираемся до него, и я отпускаю Тинсел, прежде чем повернуться к ней лицом.
— Хватит, Тинсел, — рявкаю я, чувствуя, как меня охватывает гнев. — Довольно.
— Думала, ты трахнешь меня еще несколько раз, прежде чем все закончится, но мне все ясно, как белый день. — Она собирается уйти, и я хватаю ее за руку, чтобы остановить.
— Что? — Теперь мой гнев превращается в замешательство. — О чем ты говоришь?
— Обо всем этом. — Она машет руками, и я вижу слезы в ее глазах. — Знаешь, о чем я думала, когда была там с Кэрол? — Прежде чем у меня появляется шанс ответить, она продолжает. — Я думала, что, если я беременна и мне придется пройти через все это в одиночку, как ей? Что, если у моего ребенка есть отец, который держит нас на расстоянии, пока однажды, бац, наконец не решит, что они чего-то стоят? Я не поступлю так со своим ребенком, Джек.
Гнев, который я испытывал, мгновенно рассеивается при виде расстроенной Тинсел, и я переосмысливаю все, что произошло, и почему она убежала от меня этим утром.
— Нашим ребенком, — вмешиваюсь я, и она шмыгает носом, прежде чем снова пытается что-то сказать. — Нет, я не позволю тебе следовать за ходом мыслей, пусть эти мысли и смехотворны. — Она моргает, глядя на меня, а я придвигаюсь ближе, притягивая тело Тинсел к своему. — Я хотел тебя с того момента, как впервые увидел, Тинсел. В тот самый гребаный момент. Я держался на расстоянии не потому, что не хотел тебя, а потому, что боялся потерять тебя. Я понимаю это сейчас, и я понимаю, сколько гребаного времени я потратил впустую из-за этого.
В ее глазах вспыхивает искра надежды, но она быстро подавляет ее.
— Это не важно. Уже слишком поздно. — Она пожимает плечами, и я наклоняюсь ближе.
— Ты права, уже слишком поздно. Слишком поздно возвращаться к тому, как все было раньше. Я никогда не касался женщины с тех пор, как впервые
увидел тебя, Тинсел. Ты знала об этом?
— Но… но как насчет всего этого…
— Ни одной. — Мой голос полон убежденности, когда я нежно заключаю ее лицо в ладони. Я никогда не был каким-то большим дамским угодником. Я всегда хотел того, что было у моих родителей, но после их потери у меня появился миллион других причин для беспокойства и размышлений. — Для меня никогда не было никого, кроме тебя, и мне жаль, что мне потребовалось так много времени, чтобы перестать бояться. Страх никогда не обнять тебя ночью, или не увидеть, как ты идешь к алтарю в белом платье, или наблюдать, как ты укачиваешь нашего ребенка, или касаться твоей руки, когда мы смотрим. как наши внуки играют в снегу, намного сильнее, чем мой страх потерять тебя. Моя жизнь без этих простых вещей ничего не значит, Тинсел.
— Джек. — Она тихо произносит мое имя, пока ее слезы текут по щекам, но я туг как тут, чтобы вытереть их.
— Какая-то часть меня боялась того, что может сказать Норт, но я понял, что в глубине души не это держало меня на расстоянии все эти годы. Это был просто предлог, чтобы мне не было больно.
Она глубоко вздыхает, и я чувствую, как тело Тинсел расслабляется в моих объятиях. Возможно, это первый раз, когда я обнимаю ее, когда сердце и разум Тинсел по-настоящему открыты.
— Я люблю тебя, Тинсел. Я всегда любил тебя. Тебе никогда не придется беспокоиться о том, чтобы самой воспитывать нашего ребенка