На третий день я положила его в нашу постель. Он был в бреду. Мне удалось скрыть это от Дэна, который был занят сбором урожая. Когда Дэн лег спать в полночь, малыш был со мной. Казалось, ему немного лучше, его дыхание стало менее поверхностным, и он даже вскрикнул несколько раз. Это должно быть хорошо, не так ли? То, что он плачет. Беспокоиться стоит только тогда, когда они спокойны.
Дэн поцеловал нас обоих в макушки и уснул, как только его голова коснулась подушки. Я лежала в темноте без сна, прислушиваясь к дыханию малыша. И продолжала говорить с ним, попросила: «Расскажи маме, что ты чувствуешь?»
Сначала он сказал «горячо», а в следующий момент тихим голоском пролепетал «холодно». Этот голос… Я очень хотела вызвать врача, но мысли об этой стерве, которая имела на меня зуб, не давали мне покоя. Я читала о детских домах и некоторых приемных родителях.
Дети там пропадают.
Они «теряются» в системе, и у плохой матери нет никаких прав, не так ли? Они могут просто забрать его, если захотят, и я никогда больше его не увижу, и они даже не скажут, где он и что они с ним сделали…
Так что я укутала его, но не слишком сильно. Ночью вставала, чтобы намочить салфетку и приложить к его лбу… В четыре часа у Дэна зазвонил будильник, и когда мы проверили состояние малыша, ему, казалось, стало лучше. Его лицо уже не было таким раскрасневшимся, а температура спала. Я заплакала от облегчения… Дэн отправился на обход.
И вот тогда я позволила себе задремать. А дьявол всегда настигает тебя, когда ты меньше всего этого ожидаешь.
Что было дальше, я помню как в тумане. Точно смотрю на это сквозь темное дымчатое стекло. Я проснулась, а малыша рядом не было. Я протянула руку, и тут же почувствовала, что лежу как-то странно. Словно подо мной подушка, но на ощупь она была тверже, чем обычно.
Подо мной было его маленькое тельце. Я перекатилась на него во сне. Я вытащила его, и его светлые волосы заблестели на свету, но лицо и губы были синими. Я пыталась дуть ему в рот и давить на грудь, но он был вялым и холодным.
Я была очень спокойна, словно одеревенела. Положила малыша обратно в его кроватку и попыталась придумать, что делать. Он был мертв.
Не знаю, как долго я просто сидела там, а потом меня охватила паника. Я выскочила из комнаты и прошлась по дому. Было очень тихо, и я остановилась в коридоре, ведущем в спальню малыша. На мгновение показалось, что все это нереально, и мне это приснилось. Я затаила дыхание, пытаясь расслышать какие-нибудь звуки, которые он мог бы издавать – то знакомое негромкое сопение, когда он спит. Но ничего не было слышно. Даже часы не тикали. Батарея разрядилась.
В помещении становилось жарко, а я не задернула шторы ни в одной из комнат. Я почувствовала какой-то запах… Это то, чего я не хочу признавать. И я услышала жужжание мухи.
Я, хватаясь за стену, пошла по длинному темному коридору к красноватому свечению в конце. В комнате мальчика красные занавески. Я ненавижу этот цвет и хотела сменить их, но Дэн сказал: «Нет. Это отличные занавески, и зачем нам тратить деньги на то, что у нас уже есть».
Подойдя к двери, я увидела мух, кружащих над кроваткой малыша. И затем, оказавшись рядом, заметила, как по его левому глазу ползет муха. Я отогнала ее, а приглядевшись, заметила, что она отложила свои грязные яйца в складку между веками.
Я достала салфетку, чтобы вытереть его, но кожа больше не было упругой, а веко ужасно выворачивалось, вызывая у меня чувство брезгливости. Его глаз под ним смотрел на меня сквозь щелочку.
Я увидела крест над дверной рамкой. Темная фигура Иисуса на кресте сказала мне, что я должна делать.
Сегодня утром я не принимала лекарства. И я не принимала их уже несколько дней, почти две недели. Дэн не знает. Он не понимает, как плохо я себя чувствую из-за них, и теперь, когда их нет, мой разум чист, как бриллиант. Дэн написал мне, что ему нужно встретиться с боссом в Эксетере и он вернется поздно. В голове у меня проясняется, мне кажется, это судьба.
Я взяла малыша на руки и умыла, затем нашла чистую простыню и тщательно завернула его, чтобы уберечь от грязных мух. Положила крошечный сверток обратно в кроватку и открыла занавески и окна, чтобы выпустить его душу на волю. Потом вспомнила, что он был в нашей спальне, когда умер, зашла туда и открыла окна там. В комнату ворвался легкий ветерок, и она перестала казаться душной и замкнутой.
Будь свободен, прошептала я, будь свободен.
Я ждала, когда сядет солнце и тени от высоких деревьев станут длиннее. Взяла малыша в охапку и завернула его в красивое одеяло, которое взяла у кого-то, но не могу вспомнить, у кого именно. Посадив его в слинг, я пристегнула его к груди и положила в рюкзак лопату. Я старалась не обращать внимания на тяжесть, давящую на мои плечи, когда шла по двору. Я направилась в лес на окраине участка. Дэн сказал мне, что он никогда не будет обрабатываться.
Вокруг никого. В конце двора я перелезла через калитку. Всю дорогу я говорила ему, как сильно я его люблю и как мне жаль, но есть что-то такое в том, как он прижат к моей груди… Он ушел, и то, что осталось – всего лишь оболочка.
Я подняла голову и увидела прекраснейшее заходящее солнце, низкое и золотистое, и вспомнила о том, как я выпустила его из окна, и поняла, что он уже взлетел вверх навстречу солнцу и оказался в этом золотом кусочке горизонта между небом и землей.
В лесу прохладно и тихо, и там почти темно. Я знаю, какое место мне нужно. Валуны рядом с деревом, на стволе которого словно бы растет ухо. Мне удалось сдвинуть один из валунов, самый маленький. На это ушли все мои силы, и в какой-то момент я почувствовала, как у меня в боку свело мышцы, но я продолжила. Вырыла глубокую яму, очистила ее от сосновых иголок и сорняков и подрубила корни.
Я отступила, потная и запыхавшаяся. И в этот момент луч заходящего солнца, словно лазер, пробился сквозь деревья, и я почувствовала, как он