Мириам трудно разглядеть былую спортивность в оплывшей фигуре хозяйки.
— Засыпай, завтра с утра пораньше идем на свидание. — Воздушная гимнастка кидает гостье одеяло.
Мириам не спит. Давно не доводилось ей слышать, как над городом низко летят самолеты. Она смотрит в окно на встающее солнце, ноги еще помнят тряску вагона — она как моряк, который вышел на берег после долгого плавания.
Чтобы добраться до форта Отвиль, который возвышается над Дижоном, нужно сначала около часа идти через поля.
Тюрьма — серое здание с толстыми стенами. Мариам встречает мужа. Она не видела его два месяца. У него припухшие веки, помятое лицо.
— У меня страшные мигрени и еще боли в почках. — Висенте говорит только об этом и о своей простуде — прозрачная слизь все время течет у него из носа.
— Но объясни мне, что произошло!
— Я поехал в Юра, в Этиваль. Как и думал. Взял там постельное и одеяла. И столовые приборы. На следующий день, двадцать шестого декабря, отправился с чемоданами домой. Надо было перейти демаркационную линию. Туда меня вел проводник. Обратно я рассчитывал справиться один. Но не повезло. К полуночи я пришел на пешеходный мост и там наткнулся на немецкий патруль. А при мне полный чемодан вещей. Они решили, что я спекулянт, торгую на черном рынке. И все, дружок. Теперь я тут.
Мириам молчит. Раньше муж никогда не называл ее «дружок». А еще он не смотрит ей в глаза. Он бледен, и взгляд какой-то стеклянный.
— Но почему ты все время чешешься?
— Это все вши, — объясняет он. — Вши! И гниды! Сегодня-завтра судья объявит приговор. Посмотрим.
Мириам молча сносит нытье мужа. Но ей не терпится задать вопрос.
— Ты узнал что-нибудь о моих родителях?
— Нет. Никаких новостей, — бесстрастно отвечает Висенте.
Это как удар под дых. Мириам хватает ртом воздух. Свидание окончено. Висенте наклоняется к ней, ему надо что-то шепнуть ей на ухо.
Жена Мориса ничего для меня не передавала?
Мириам качает головой. Висенте с беспокойством выпрямляется.
— Хорошо, тогда завтра. Только не забудь, — говорит он, пытаясь через силу улыбнуться ей.
На обратном пути она спрашивает про передачу у гимнастки, та извиняется — забыла. У нее действительно было кое-что для Висенте. Вернувшись домой, она показывает Мириам черный шарик:
— Завтра спрячешь его между пальцами. На входе в тюрьму будешь показывать охраннику ладони, он ничего не увидит. Вот. А потом незаметно отдашь это мужу, под столом.
— А что это? — спрашивает Мириам.
И гимнастка понимает: Мириам понятия не имеет, что именно просит пронести в тюрьму ее муж.
— Это лакрица, моя бабушка готовит. Помогает от боли в суставах.
На следующий день все идет по плану.
Висенте кладет блестящий черный шарик под язык. Мириам видит, как у мужа разглаживается лицо и он на глазах молодеет, словно принял какое-то волшебное зелье. И тогда Висенте впервые прижимает ладонь к лицу Мириам и долго сидит так, не двигаясь, глядя на что-то далекое позади нее.
На следующий день, четвертого января 1943 года, им сообщают, что Висенте приговорен к четырем месяцам тюрьмы и штрафу в тысячу франков. Мириам опасалась худшего: его могли угнать в Германию. Пока ее прекрасный муж во Франции, она готова вынести что угодно.
Глава 15
Мириам возвращается в дом повешенного и вновь попадает в безвременье горного плато Клапаред. Все вещи стоят на своих местах, они безучастны. Январь 1943 года — ледяная пустыня, пронизывающая до костей.
Однажды вечером, перед тем как лечь спать, она, вздрогнув, замечает за спиной мужскую фигуру. В окно стучит Жан Сидуан:
— Я кое-что вам принес.
К багажнику его велосипеда прикручен большой ящик для инструментов, он достает оттуда тщательно завернутый предмет. С первого же взгляда Мириам узнает коричневый бакелитовый корпус радиоприемника.
— Вы говорили, ваш отец был инженером и вы немного разбираетесь в радиоприемниках.
— Я даже могу починить, если он сломался.
— Чинить пока не надо, главное — слушать. Вы знаете Фуркадюр?
— Ферму? Примерно знаю, где это.
— У хозяев есть электричество, и они готовы нам помогать. Мы установим приемник в сарае, и вы будете ходить туда и слушать. Нам нужно, чтобы вы принимали последнюю сводку Би-би-си, ту, что после девяти вечера. И записывали все. Записи потом оставляйте в гостинице у Франсуа. В кухонном буфете за пакетиками с приправами стоит железная жестянка из-под печенья. Записи надо будет класть в нее.
— Каждый вечер?
— Каждый вечер.
— Франсуа в курсе?
— Нет. Вы просто скажете ему, что решили зайти, выпить травяного чая, поболтать, вам тяжело все время сидеть в одиночестве. Главное, не вызвать у него никаких подозрений.
— Когда начинать?
— Сегодня вечером. Сводка в полдесятого.
Мириам уходит в темноту, ей надо дойти до Фур-кадюра. Придя на ферму, она пробирается в сарай, крепит на приемник дополнительную антенну, чтобы лучше ловило, поворачивает ручку — раздается сильное потрескивание, ей приходится прижиматься к приемнику ухом, чтобы расслышать, ветер заглушает звук. Сидя в темном укрытии, она записывает сводки, не видя ни бумаги, ни своей руки, — это нелегкое дело.
Передача заканчивается, она выходит из сарая и, снова вжимаясь в стены, пробирается к дому Франсуа Моренаса. Тридцать минут ходьбы. Ночь.
Мороз царапает кожу. Но она кому-то нужна, так что все в порядке.
Мириам без стука входит в дом Франсуа и садится за стол, чтобы выпить вместе с ним по чашке травяного отвара. Она ежится, Франсуа накидывает ей на спину гостиничное одеяло — простое, деревенское, шерсть вся в соломенной трухе. Теперь изделия из шерсти и хлопка по карточкам, так что одеяло Франсуа, пусть и шершавое, — большой дефицит.
Мириам вызывается сама заварить травы. А когда приходит время убирать их в буфет, кладет записи в банку из-под печенья.
В первые вечера у нее тряслись руки от холода и страха.
Днем она тренируется писать с закрытыми глазами. От раза к разу сообщения становятся все разборчивей. Теперь Мириам живет только ради этой вечерней сводки.
Через две недели Франсуа говорит Мириам:
— Я знаю, что ты слушаешь радио.
Мириам пытается скрыть замешательство. Франсуа ведь не должен быть в курсе.
Но его посвятил в тайну Жан. Зачем? Чтобы не скомпрометировать Мириам. Как-то вечером Моренас сказал ему:
— Мадам Пикабиа стала ко мне заходить. Ей хочется поговорить. Общаться. Каждый вечер приходит.
— Одиноко ей так жить, без мужа. Вот и заходит.
— Думаешь?
— Что?
— Ну, сам понимаешь.
— Не понимаю. О чем ты?
— Думаешь,