Мы думаем, что поступаем правильно. Мы думаем, что защищаем статус-кво. В процессе мы совершаем ужасные поступки.
Ход судебного разбирательства и его слишком современный подтекст зафиксированы в "Деяниях Юстина". Рустик сразу переходит к делу, требуя отчета о том, как живет Юстин. Является ли он христианином?
Да. Да, я такой, - говорит он, признавая, что знает: власть предержащие видят в его убеждениях угрозу. Эта власть - не Рустик, а империя, которую он представляет. Несмотря на это, Рустик, похоже, принимает близко к сердцу утверждение Юстина о том, что именно римляне "держатся заблуждений". "Одобряешь ли ты [христианские] доктрины, негодяй, которым ты являешься?" требует Рустик, и с этого момента их встреча выходит из-под контроля.
Как гордыня предшествует падению, так и презрение предшествует несправедливости и моральным ошибкам.
Сенека написал свое знаменитое сочинение "О милосердии" Нерону в 55-56 годах нашей эры. Вполне вероятно, учитывая то, каким оказался Нерон, что Рустик не был большим поклонником философии Сенеки. Однако в данном случае суть этого сочинения - о том, что решения, которые принимают сильные мира сего в отношении бесправных, определяют их сущность, - была отчаянно актуальна. Здесь Рустик контролировал всю мощь римской правовой системы. Юстин был всего лишь маленьким человеком, несогласным с общепринятым мнением. Его пример имел очень малое значение. Его могли отпустить на свободу.
Он заслуживал милосердия. Большинство людей заслуживают.
Рустик был слишком расстроен, чтобы отдать его. Он был озадачен верой Юстина, его твердой верой в то, что римская система не одобряла. Вот почему Юстин оказался в суде перед Рустиком.
"Послушай, - говорит Рустик, - если бы тебя бичевали и обезглавили, ты уверен, что взойдешь на небо?" Иустин отвечает: "Я надеюсь, что войду в дом Божий, если буду страдать таким образом. Ибо я знаю, что благоволение Божие хранится до конца мира для всех, кто прожил добрую жизнь".
Маркус говорил, что у Рустика он научился "проявлять готовность к примирению с теми, кто потерял самообладание и преступил закон, и готов встретить их на полпути, как только они покажутся готовыми вернуться к своим делам". Где была эта готовность у Юстина ? Насколько лучше был бы Рустик, если бы сумел ее проявить?
Он дал Джастину шанс покаяться, подчиниться закону и продолжить свой путь. Джастину не нужно было этого хотеть. Он просто должен был поступить так, как должен был поступить любой другой римлянин. "Теперь перейдем к делу, - сказал Рустик, - которое необходимо и неотложно. Соберитесь и единодушно принесите жертву богам". Наказание за отказ будет таким же, как и для любого римлянина, осмелившегося на нечестие, отвергнувшего богов, в благосклонности которых, по мнению империи, она нуждалась.
Он предлагал Юстину тот же выбор, что и Агриппину, Катону, Фразею, Гельвидию. Согласиться, чтобы выжить. Фрасея столкнулась с этим, у нее был шанс на спасение, но она отказалась даже от помощи Арулена, деда Рустика. Теперь, годы спустя, роли поменялись. Не тиран требовал повиновения от стоика. Это стоик требовал повиновения от христианина.
На этот раз смелым окажется христианин. "Никто из правомыслящих не опускается от истинного поклонения до ложного", - ответил Юстин. И тем самым предпочел умереть за то, во что верил, вместо того чтобы пойти на компромисс и жить.
Держа в руках огромную государственную власть, Рустик решил ею воспользоваться. "Пусть тех, кто отказался принести жертву богам и подчиниться приказу императора, - приказал он, - бичуют и уводят, чтобы подвергнуть смертной казни в соответствии с постановлениями законов".
Именем Марка Аврелия, по приказу Рустика, этого несчастного отправили на жестокие побои, били плетьми, пока не содрали кожу с его тела, а затем обезглавили. *.
Это стало бы пятном на двух безупречных в остальном репутациях.
Даже если бы Юстин был абсолютно и неоспоримо неправ в этом вопросе религии, может быть, стоики вместо этого рассматривали идею симпатии, восходящую к Зенону и Хрисиппу? Как они могли забыть, что все мы - части одного большого тела, у каждого из нас своя роль, своя роль, которую мы должны играть? Марк Аврелий прекрасно написал бы, что даже дезинформированные, даже эгоистичные, даже бесстыдные и глупые люди вписываются в это уравнение и что мы не должны удивляться, когда встречаем их. Эту мысль они с Рустикусом обсуждали бесчисленное количество раз.
Возможен ли мир со стопроцентным согласием во всем? Разве не неизбежно, что некоторые люди будут инакомыслящими, особенно в вопросах религии? Что такого шокирующего в существовании случайных еретиков? Что, если еретик знает что-то, чего не знаете вы? Что, если большинство людей, даже те, кто нарушает порядок, искренни в том, что они делают?
Ладно, сказал себе Рустикус, председательствуя на суде над Джастином, этот человек - один из тех, кто должен существовать на свете. Позвольте мне ударить его по рукам и отпустить. Но он этого не сделал. Он был слишком погружен в черно-белую картину судебного дела, лежащего перед ним: Юстин отказывался выполнять жертвенные предписания, повседневную практику римской жизни. Это было гражданское неповиновение, и закон был ясен. Поэтому в 165 году нашей эры он приказал совершить одну из самых известных казней в истории христианства.
Но только в ретроспективе.
В то время это "мученичество" было малозаметным. В Риме в разгаре была Парфянская война, разгорался конфликт с германскими племенами на границе. Чума опустошала империю. Миллионы людей должны были умереть. Смертный приговор, вынесенный одному нарушителю закона, не показался бы историкам чем-то из ряда вон выходящим.
История такова. Как ничем не примечательное решение вручить Марку Аврелию книгу привело к огромным последствиям, так и этот крошечный случай, который, вероятно, в то время казался совершенно неотличимым от сотен других.
Как стоикам не приходило в голову ставить под сомнение институт рабства, так и истинная религиозная свобода была совершенно немыслимой концепцией. Но пойти на мученичество ради одного дела, отказаться от компромисса даже под угрозой смерти? Это должно было вызывать хотя бы нескрываемое уважение у того, кто так хорошо разбирается в стоицизме, как Рустикус.
К сожалению, он не смог этого сделать. Все, что он видел, - это угроза общественному порядку, угроза его власти. По иронии судьбы, именно это побудило параноика-императора убить деда Рустикуса.
Связанный долгом, Рустикус сделал то, что, по его мнению, должен был сделать. Юстин Мученик - то же самое. За то, что первый не смог увидеть более широкую картину, он до конца истории будет злодеем для миллионов христиан. Второй,