— Очень скоро вы получите эту весточку, моя милая, — бодрясь, ответил он и обнял Мэри в последний раз. — До свидания, бабушка! До свидания, Мэри!
Суденышко отошло от берега дальше, чем на милю, прежде чем он потерял из виду стройную худенькую девушку и ее пожилую спутницу, смотревших в его сторону и махавших ему на краю серого каменного причала. Когда они превратились в далекие крошечные пятнышки, движущиеся в сторону города и исчезающие в толпе людей на берегу, его сердце вдруг сжалось от безотчетного предчувствия беды.
Из Ливерпуля бабушка и внучка получили от Джона письмо, извещающее их о том, что он покидает Англию на барке «Святой Лаврентий», а через шесть недель после этого в более пространном послании Джон сообщил о благополучном прибытии в Квебек и поделился первыми впечатлениями о Канаде.
Затем потянулось долгое, нескончаемое молчание. Недели бежали за неделями, один месяц сменялся другим, а весточка из-за океана все не приходила. Истек год, за ним последовал второй — от Джона не было ни слуху ни духу. Запросили фирму «Шеридан и Мур», которая ответила, что, хотя письмо Джона там давно получено, сам он так и не явился, и на вакантное место хозяевам в конце концов пришлось взять первого мало-мальски подходящего человека.
И все же Мэри, с бабушкой, несмотря ни на что, продолжали надеяться. Каждое утро они с таким нетерпением дожидались прихода почтальона, что этот добрый человек нередко обходил их коттедж стороной, дабы не видеть в окошке бледных, исстрадавшихся лиц.
Через три года после исчезновения молодого человека старая бабушка умерла, а Мэри — надломленная горем, измученная печалью женщина — осталась одна-одинешенька и, стараясь жить как можно экономнее на унаследованную от бабушки крохотную ренту, изводила себя бесконечными горестными размышлениями над загадкой об участи своею суженого.
Некоторым ее многоопытным соседям в этом городке на западном побережье Англии судьба Джона давно уже перестала казаться загадкой. Прежде всего молодой Хаксфорд благополучно добрался до Канады — об этом свидетельствовало собственноручно им написанное письмо. Если бы он каким-либо непредвиденным образом погиб в пути из Квебека в Монреаль, то в этом случае официальное дознание без труда установило бы его личность по принадлежавшим ему вещам. Но канадская полиция, отвечая на запрос по поводу судьбы Джона Хаксфорда, решительно утверждала, что никакого дознания относительно тела с приметами молодого англичанина не проводилось, поскольку такового тела никто не находил. Тут сам собой напрашивался вывод о том, что Джон воспользовался первой же возможностью оборвать все свои старые связи и либо скрывается в лесной канадской глуши, либо подался в Штаты, где под чужой фамилией начал новую жизнь. Никто не брался объяснить, почему он подобным образом поступил, однако же все указывало на то, что дело, вероятнее всего, обстоит именно так, а не иначе.
При виде Мэри, с бледным лицом и горестно опущенной головой ежедневно проходящей мимо причалов, чтобы сделать необходимые покупки, дюжие рыбаки глухо ворчали в праведном гневе на ее обидчика; появись вдруг Джон в Бриспорте без удовлетворительных оправданий своего поведения, ему скорее всего пришлось бы выслушать в свой адрес немало грубых слов, а то и столкнуться с еще более грубым обращением.
Сама же Мэри в своем одиночестве по доверчивости и простоте душевной даже и не подозревала о существовании подобной точки зрения, да еще и разделяемой большинством. Шли годы, а к горечи ее и тревожным ожиданиям ни на миг не примешалось сомнение относительно верности исчезнувшего жениха. Пролетела юность, пришли зрелые годы, затем наступила осень жизни, а Мэри — терпеливая, многострадальная — хранила верность своему Джону, старалась, насколько это было в ее силах, творить добро и смиренно дожидалась того времени, когда судьба, таинственным образом отнявшая у нее жениха, воссоединит ее с Джоном в этом мире или в ином.
Меж тем ни мнение меньшинства о том, что Джона нет в живых, ни мнение большинства, считавшего Джона изменником, не соответствовало действительности. Джон Хаксфорд оставался в живых и сохранил свою честь незапятнанной, однако же судьба избрала его жертвой одной из тех своих безобразных шуток, которые настолько редки и далеки от повседневного обихода нашей жизни, что их можно было бы отнести к разряду неправдоподобных, на располагай мы самыми неопровержимыми доказательствами того, что время от времени они все же случаются.
Преисполненный надежд и мужества, Джон высадился в Квебеке, где на одной из глухих улочек снял мрачную комнатенку, плата за которую была не столь непомерна, как в других местах, и переправил туда два ящика со всеми своими пожитками. Поселившись в этой комнате, он чуть было не съехал оттуда, ибо как хозяйка, так и постояльцы дома пришлись ему совсем не по душе; дилижанс на Монреаль, однако, отходил через день-другой, и, памятуя об этом, Джон утешился мыслью, что неудобства его продлятся недолго. Написав и отправив Мэри письмо с сообщением о своем благополучном прибытии в Канаду, Джон употребил оставшееся время на то, чтобы как можно лучше осмотреть Квебек, и целыми днями гулял по городу, лишь вечером возвращаясь в свою комнату.
Наш безудачный молодой человек не ведал о том, что дом, на котором он остановил свой выбор, имеет скверную репутацию. Он был рекомендован Джону одним сводником, постоянно околачивавшимся в районе причалов и завлекавшим приезжих в этот вертеп. Обманутый показными манерами указанного субъекта, его подчеркнутой обходительностью, наш неискушенный провинциал пошел у него на поводу и хотя инстинктивно, с первого же взгляда почувствовал, что попал в дурное общество, к своему несчастью, подавил в себе желание немедленно с этим обществом расстаться и ограничился тем, что на целые дни уходил в город, дабы как можно реже сталкиваться с другими обитателями этого дома. Но и по тем немногим словам, которые он все же обронил, хозяйка без труда догадалась, что у этого приезжего молодого человека нет в Канаде ни единого друга и, случись с ним недоброе, никто здесь не станет наводить о нем справки.
Дурная слава этого дома проистекала из того, что в нем опаивали матросов; делалось это не только с целью грабежа — снотворное нередко помогало комплектовать команды отплывающих из Квебека судов. В бесчувственном состоянии моряков доставляли на борт, где они приходили в себя лишь после