Кстати, о болезнях. В упомянутых романах, уже практически ставших классикой имперской мысли российской фантастики, Россия обязательно чем-то должна отболеть. У Плеханова некоей психодеформирующей или психотрансформирующей болестью, у Дивова эпидемией узаконенных убийств, у Рыбакова… Ну, это вообще отдельный разговор. Чем она у Рыбакова только не болела, начиная с «Доверия» и «Надо успеть». В «Гравилете «Цесаревич» это болезнь времени-пространства, наведенная гениальным болезнетворцем, в редкостно омерзительной форме, хотя и в лабораторных условиях.
Почему империя Рыбакова выглядит игрушечной, несмотря на все титанические усилия автора, так же, как совершенно надуманным выглядит здесь менаж-а-труа? Сразу оговорюсь — эту книгу, «Гравилёт «Цесаревич», я люблю, это последний стоящий роман Вячеслава Михайловича. Но…
В двадцать первом веке монархий быть не может — ни идея aristos’a, ни идея помазанника Божия уже не срабатывает: один пример Николая Второго, не тем будь помянут, развалившего всё, что можно, и не уберегшего даже собственную семью, убедит кого угодно. Все монархии XXI века, за исключением разве что нефтяных, декоративны, приманки для туристов, и ничего более.
В романе Щепетнева именно память о том, что в реальности произошло с альтернативным, тихим, порядочным и самоотверженным царём Алексеем, окрашивает этот характер новыми красками.
Личности, способной оказаться на современном русском троне, в наше время не разглядеть, даже если сажать её туда на, так сказать, британских условиях — сладостно и почётно. Только зачем? Похоже, у России и так будет свой император, без трона и скипетра, без короны и мантии, без всенародного восторга и волеизъявления, но будет. А империя, основанная только на финансовом, экономическом и военном могуществе, ну и, разумеется, на численном и территориальном преимуществе, — это не империя. Просто большое предприятие по распространению и позиционированию себя на рынке мировых ценностей. Империя обязательно аристократична. А аристократия нужна была тогда, когда плебей или разночинец, поднявшийся до вершин, был скорее исключением, чем правилом. Аристократия, помимо прочего, это ещё и система преимуществ, предоставляемых accidence of birth. У плебеев и разночинцев такой системы не было, и они проникали в неё с дикими, отсеивающими усилиями. Возможно, именно потому среди них есть персонажи, пользующиеся симпатией даже хорошо информированных людей.
Русская монархия, несмотря на все усилия историков и публицистов, а также Союза потомков дворянских родов, не одарила нас ни одной личностью, способной вызвать достаточную приязнь у нормального человека. Но, в общем, это не только её беда. Возьмём любую империю, ну хотя бы две самых недавних — британскую и австро-венгерскую, и убедимся, всё равно — через историю ли, беллетристику ли, что в памяти остаётся огромное число скомпрометированных аристократов и крошечная кучка героев.
Русская литература не дала ни одного Киплинга или Конан Дойла, могущих исторгнуть у русского человека слезу восторга перед Империей. «А как там лорд Уорден? А как там наш пролив?..» Не-е-ет, русскому человеку намного меньше импонирует слава, купленная кровью, и полный гордого чего-то там покой… Чёрт его вообще знает, что ему импонирует. Ладно, потом спросим у Жириновского.
Были такие спорадические малые судорожные приступы то у Пушкина, то у Лермонтова, то у Достоевского, но их не учитывают даже горячие патриоты: «В шапке золота литого старый русский великан…» или «Мусью француз, е… Бонапарт!..» Всегда можно припомнить, к какой оценке позже неизбежно переходили великие.
Сладостно и опять же почётно заподозрить, что вот именно сейчас через современную русскую фантастику и начинается возрождение образа Империи, внедрение её в сердца россиян всех кровей (кто только из инородцев у того же Рыбакова не служит в российской тайной полиции!) и укрепление решимости воссоздать её снова! М-да. Очень уж издалека. Напрашивается параллель с анекдотом о проктологе, пошедшем в автомеханики.
Английскую королеву любят все, даже ирландские террористы. Взрывают, пытаются похитить, но это всё прямо-таки сквозь слёзы. Она мудро оставлена как объект народного обожания — не консерваторов же с лейбористами любить, в самом деле. Кого любить россиянам? Хакамаду? Шейка тощенькая, волосики коротенькие, папа самурай, стало быть, наследственность отягощённая… Жалко её. Жириновского? Это будет не любовь, а диагноз. Путина? Ну, есть уже такие, которые, как в «Айдору» Гибсона, пытаются переспать с виртуальным персонажем или даже выйти за него замуж. Удовольствие сомнительное, и потомства нету. А любить хооочется… Заметим — со времён Сталина ни одного персонажа в высших эшелонах власти, способного вызвать народную любовь без раскрутки пиарщиков.
Реальную систему управления Россией, государство, способное «обеспечить гражданам безопасность на большой дороге, равенство всех перед судом, достаточно просвещённых судей, монету должной пробы, сносные дороги, должную защиту гражданина за границей» (Стендаль), будут тачать ещё не один десяток лет, и российского монарха в этой конструкции уместить сложно. Повесить на бюджет ещё один цивильный лист? А если выдумывать монарха, способного реально править Россией, тут, боюсь, не хватит фантазии: параметры такой личности как-то путаются в мышлении. Создавать некий гибрид из Петра Столыпина, Дмитрия Лихачёва, Александра Карелина и маршала Жукова…. Мнэээ… Генетика с клонированием пока что не справляется, даже овечка Долли, как выясняется, всё болела и не блистала даже овечьими талантами.
У Рыбакова произведения альтернативной истории выглядят мрачными сатирами на павшего титана, японскими отработками на чучеле босса, а искренность героев практически в любом изъявлении двусмысленна. Как только подумаешь, где там реально герою справиться с двумя совершенно разными жёнами, одна из которых к тому же законная… И что там в подтексте чувствований у каждой… И как они стремительно ложатся, когда герой изъявляет, и как он умиляется разнице телосложений и манеры… Брррр… Нет, всё же Вячеславу Михайловичу ужасы лучше всего удаются не тогда, когда он над ними усердно трудится («Люди встретились», «Носитель культуры», «Не успеть»), так сказать, «пужает», а тогда, когда он усердно пишет позитив, так сказать, образец добра. Вот поди ж ты, а? Ну не сукина ли дочь эта русская словесность после этого?
Поязвил — и хватит. Честно говоря, самая эта двусмысленность приводит в то отчаяние, которое дороже любого умиления, ибо всё происходит в мире, где лучшие предметы обречены на худшую судьбу. Вячеслав Рыбаков, как бы мучаясь, но не видя другого способа, то и дело напоминает читателю, в пяди от какой