Итак. Список может двигаться в разные стороны литературного процесса, в зависимости от экспертизы. Единого канона в современной литературе нет, а сам литературный капитал каждого из перечисленных может быть легко утрачен или «арестован» на время разбирательства – в связи с репутационно неприятным обвинением в использовании чужих наработок или, как у Яхиной в связи с романом «Эшелон на Самарканд» – обвинением в использовании (и чуть ли не в плагиате) материалов историка, ранее разместившего свои наработки и даже сценарный план по тому же историческому событию в социальных сетях.
Получается, что вместо одного литературного канона и, соответственно, капитала (большого, крупного, который можно инвестировать – хотя бы через перевод – в другие литературы) мы в России сегодня имеем много разных и отдельных канонов.
И – капиталов. Гораздо меньшего размера. Порой сомнительных. И с инвестициями (переводами, изданиями за рубежом и т. д.) у нас проблемы. По крайней мере, переводы поддерживаем с помощью Института перевода, спасибо ему, продвигающему современную русскую прозу.
Капитал разделен.
Есть капитал у толстых литературных журналов, обедневшей литературной аристократии, ведущей родословную из начала советского века.
Внутри советской истории каждый из журналов прожил несколько десятков лет, возраст солидный, под или за 90. При всех различиях идейных позиций и эстетических ориентаций журналы помнят и постановления ЦК КПСС, и времена цензурных запретов, и возможности, окрылившие советские издания после прихода Горбачева. Они пережили несколько эпох – исторических, политических, литературных. И сегодня продолжают отбирать, проводить предложения через фильтры, встраивать, рискуя, новые произведения в старый канон.
Результаты отбора и формирования канона из годовых публикаций журналы представляют в премиях: «Антология», утраченная (увы) межжурнальная Премия имени Казакова («Новый мир»), ежегодные премии всех «толстяков» – «Знамя»[136], «Дружба народов», «Звезда», «Урал». Премия Белкина за 10 сезонов своего существования охватила более 500 выдвижений от всех литературных «толстяков» и разных, в том числе некоммерческих, издательств, призывая участвовать всемирные русскоязычные и провинциальные, и они активно участвовали. У премии был иной, нежели сейчас в крупных премиях, принцип: замечать незамечаемое (сопротивления маркет-крупноформатности), отмечать книги и журнальные публикации вне стандарта – как это завещал нам Пушкин внеформатными «Повестями Ивана Петровича Белкина» с их мистификационностью и парадоксальностью. Эта премия была заточена не на формирование канона, а на прозу уникального русского формата.
Журналы вполне допускают и возможность рисковать своим символическим капиталом, чтобы нарастить новые проценты. В случае провала они теряют не часть капитала – они теряют будущее. Тогда символический литературный капитал утекает в другое место. Ну что ж, такова литературная жизнь.
В начале XXI века журналы стали утрачивать авторов, не столько старых, сколько новых, перспективных.
Сначала из журналов стали уходить те, кто увеличивал журнальный капитал, – например, Виктор Пелевин, который начал печататься в «Знамени», получил здесь известность, премии, репутацию. И – покинул журнал, заключив прямой контракт с издателем на гораздо более выгодных для себя условиях.
Владимир Сорокин, например, никогда не вступал в отношения ни с одним отечественным журналом.
Не столько число, сколько качество известности журнальных авторов стало сокращаться. Кто ушел в мир иной – кто прямо к издателю. Нельзя не отдать должное Редакции Елены Шубиной, подхватывающей для себя больше, чем «лучшее из возможного», – потому что отсев все равно впереди, пусть участников заезда будет как можно больше. А попадание в списки (предканон) – дело рукотворное (писательски-издательски-премиальное). Главный завет для авторов этой редакции – писать как можно активнее и больше, желательно по книге за год. Кто не выдержит (многие не выдерживают), кто снизит качество (увы, бывает) – сам и виноват.
Последним крупным игроком и «живым классиком» на журнально-издательско-премиальном поле был Владимир Маканин (кстати, так и не вошедший в издательский «круг Шубиной», оставшийся в «Эксмо»), с математической точностью рассчитывавший порядок своих публикаций, поочередно в «Новом мире» и «Знамени», получивший много премий разного веса и калибра, европейских и российских, – и получивший за все это посмертно «пинок» от уязвленного его счастливой писательской судьбой Александра Проханова в последнем по счету романе с ключом «ЦДЛ». В том же романе Проханов ностальгически вспоминает о былой включенности главного (авто) героя, писателя Куравлева (имечко долго не искали), в советский канон – с помощью благодетеля Георгия Мокеевича Маркова (записан прямо так, под собственным именем и фамилией – благодарность не ржавеет) и признавшего его постинсультного Шолохова. И вот что тогда значило включение в советский канон: «И вот оно случилось, невероятное чудо. Куравлев получил квартиру, и не просто жилье… от Союза писателей квартиру на улице Горького, в том самом угловом доме, облицованном бурым гранитом, что вызывал в нем тайное влечение…
В нем жили советские знаменитости. Сразу после возведения дома в нем поселились Алексей Сурков и Михаил Исаковский, секретари Союза… Андроников переехал в новый роскошный дом, построенный Союзом, а на освободившееся место поселили Куравлева.
Он не сомневался, что это награда за книгу об Афганской войне, как и орден Красного Знамени». Перечисляются имена именитых соседей по подъезду – «Алексей Сурков, артист Збруев, Николай Сличенко, Алексей Маресьев, вдова Сергея Королева».
«Теперь он был не один. Был с теми, кто олицетворял государство».
Советский канон имел еще одно название – номенклатура. Как осторожно шутили в волшебные советские времена, на Сталинскую премию можно было купить дачу, сменить жену и квартиру.
Процесс продолжается – и журналы рекрутируют молодых и неизвестных. Они тоже могут войти когда-нибудь в канон – но те, кто уже вошел или входит, стараются по-быстрому предложить себя издателю напрямую.
Так отдельные успешные издательства создают свой капитал – благодаря тем авторам, на которых «поставили» (как в карточной игре). Главными советниками в этой ставке для редакторов являются не критики, не их обзоры и рецензии – маркетологи. Издательские маркетологи измеряют успех и капитал не вхождением в предполагаемый канон, а количеством продаж, то есть деньгами. Вот мы и вернулись туда, откуда шли, – к валюте, к капиталу. Он бывает не только символическим.
И тем не менее процесс формирования русского литературного канона идет с участием всех заинтересованных сторон. Ежегодно, ежемесячно и даже ежедневно журналы и издательства фильтруют поступившие рукописи, определяют свою программу на ближайшее время, возвращаются к уже опубликованному – продумывая выдвижения на премии (на смену «Казаковке» пришла премия за рассказ имени Валентина Катаева, и премию Бабеля, тоже за рассказ, не