Куйгорож подтолкнул Варю, и она наконец двинулась вперед.
– Где Пферда? – просипела она.
Совозмей жалобно ухнул. Этого он не мог знать. Слишком долго они петляли по подземелью, убегая от черной жижи.
Добравшись до самого верха, Варя замешкалась. Левая сторона длинного коридора, в котором они оказались, заканчивалась новым эскалатором, ведущим обратно в подземелье. Правая – выходом в город. Варя из последних сил бросилась налево. Они успели свернуть на эскалатор, прежде чем стая алганжеев оказалась в коридоре и заметила их. Держась за поручни, Варя зашагала по ступенькам, как если бы впереди маячила долгожданная цель. Куйгорож уже начал надеяться, что им удалось оторваться, когда с десяток алганжеев, видимо, раскусивших подвох, появились наверху и тоже устремились вниз, вдоль эскалатора, предусмотрительно держась подальше от бегущей ленты. Куйгорож, защищавший Варю со спины, едва разобрал бормотание:
– Пферда, Пфердочка, услышь, забери нас обратно!..
Алганжеи приближались, а эскалатор все не заканчивался. Отстоять Варю здесь было едва ли возможно. Где же ты, Пферда? Только лошадь – мертвая ли, спящая ли – может проводить вайме в Тоначи. Только лошадь может вызволить их из Тоначи. Куйгорож посмотрел вниз и различил светлое пятно. Мираж? До них донеслись ржание и стук копыт. Ждет, милая!.. И в это же мгновение его горло сдавило, точно веревкой, дернуло вверх и в сторону, ударило с неимоверной силой. Угасая, он успел сказать лошади так громко, как только можно, без слов: «Уходите без меня!» И прежде чем его глаза сомкнулись, он увидел, как Варя запрыгивает на спину Пферде, озирается, отчаянно тянет к нему руку, но лошадь отталкивается от мраморного пола, вдруг ставшего лугом, и уносит ее прочь.
Варя
Прямо с дважды пронзенного неба, со взмыленной лошадиной спины, из ветра и шума Варя вынырнула обратно в теплую баню, в свое стонущее от боли тело. Закашлялась до рези в легких, до колких слез. Попыталась сказать, спросить – из горла не удалось выдавить ни слова.
Люкшава сунула ей кружку:
– Пей!
Теплое травяное питье остановило приступы кашля.
– К-к…
– Он еще не вернулся, – отвела глаза Люкшава.
Варя осмотрелась и поначалу не нашла его взглядом. Куйгорожа перенесли с лавки на пол, и теперь его закрывали от нее спины Сергея и Алены. Сергей ритмично нажимал ему на грудную клетку. Алена припадала губами ко рту Куйгорожа в промежутках.
Искусственное дыхание. Почему?
Банява стояла лицом к выходу из бани и дрожала всем своим маленьким телом, точно от непомерной натуги. Влажные волосы укрывали ее до самых колен, волновались мелкой рябью, отзываясь на каждое движение.
Сергей убрал руки с груди совозмея. Алена вопросительно посмотрела на него. Тот покачал головой.
Варя попыталась подняться с лавки и чуть не упала: непослушные колени подкосились. Люкшава успела подхватить ее и усадила обратно.
– Мне на-до… к не-му…
Варя опустилась на четвереньки и подползла к Куйгорожу. Бледный, в бисеринках пота на лбу и груди, с приоткрытыми лиловыми губами, он казался утопленником, выброшенным на берег. Она судорожно засипела, вцепилась в плечо Куйгорожа и начала трясти.
– Варь… – Сергей мягко перехватил ее руку.
Она вырвалась, оттолкнула и его, и Алену, тряхнула Куйгорожа изо всех сил. Его голова безвольно откинулась назад.
– Варя… Оставь его. Люкшава, скажите ей…
Варя прижалась щекой к лицу Куйгорожа и, преодолевая боль в горле, шепнула:
– Приказы… ваю… вернуться… ко мне…
Все замолчали. Только поскрипывали половицы под дрожащими босыми ступнями Банявы. Она тоже боролась. Если богиня не сдалась, значит, еще есть шанс.
– Вернись. Это… при… каз…
Варя закрыла глаза, обняла Куйгорожа. Плакать было нельзя. Не время еще. Слишком рано.
«Вернись, – сказала она ему без слов. – Обернись огнем, улети птицей, уползи змеей – и вернись. Ты – Куйгорож. Я – твоя хозяйка. Вернись».
– Варенька…
«Вернись. Беги на мой голос, я тебя зову. Без тебя мне не справиться, не выбраться».
– Не трогайте ее, – строго одернула кого-то Люкшава.
«Вернись, пожалуйста, нет никого у меня ближе тебя…»
Куйгорож
Куйгорожа скрутило в тугой комок, не дававший алганжеям проникнуть внутрь. Совозмей то погружался в черное болото, то выныривал. В болоте было страшно. На поверхности – больно. Болото звало его сотнями голосов, которые он теперь узнавал. Вот Ордан-дурак. Все золота себе просил, а соседям – беду. Сам от той беды и сгинул. Вот Ушмай, что все о почестях пекся, драться любил, плечом к плечу вместе с ним рубиться заставлял. Сам в таком рубилище и погиб. Вот Ризоват, покоя не знавший, покоя никому не дававший. Шутки да ловушки на уме у него были. Сам в свою ловушку и угодил. Вот Налет – руки кровью обагрять, жечь и разрушать вынуждал. Сам в пролитой крови утонул. Лоштан, Чака, Кижай, Анатолий, Макар… Всех вспомнил Куйгорож, сам раскрутил карусель из мерзких личин – стяжателей, предателей, убийц, прелюбодеев. И всем им был Куйгорож помощником, подельником. Их голоса теперь его звали, перекрикивали друг друга, затекали в уши, тянули на дно. А он захлебывался в собственном ужасе от того, каких страшных дел его руками хозяева натворили. Слушал, слушал против воли, плыл через силу наверх, поднимался, хватал ртом воздух и точно обжигал им легкие. На эти пару секунд голоса замолкали, их заглушала острая, игольчатая боль. Как тут не нырнуть обратно? Но стоило погрузиться в черные вязкие воды, как голоса вновь оглушали его.
Лишь один звучал откуда-то сверху, а не со дна. Едва уловимый, обещающий тепло и радость. Чей? Ведява ли над ним тешится? Вирява ли косы полощет и поет? Куйгорож замер. Добрая хозяйка нашлась? Нет, и эта приказывает, никого в нем, кроме своего слуги, не видит. Замотал головой, нырнул обратно, чуть не обезумел от многоголосицы, снова вынырнул… Не так стала хозяйка звать, теперь о помощи молит… Только ведь многие молили, а потом обманом выгоды себе добивались. Нырнул, вынырнул, опять послушал сквозь боль.
«Вернись, пожалуйста, нет никого у меня ближе тебя…»
Варя
Варе показалось, что она услышала глухой удар, точно из-под земли. Алена ахнула, кто-то рухнул на дощатый пол. «Банява», – подумала Варя. Если богиня сдалась, значит… Она сильнее обняла холодного Куйгорожа и застонала. Не берегла, не ценила, не так звала, не так просила, не спасла. Даже не поплакать теперь в голос – только сипеть ей и осталось.
– И у меня… никого… – мягкая рука погладила ее по голове.
Она приподнялась. Перед глазами все расплывалось, туманилось, как сквозь прозрачную слюду, но она увидела их – два слабых золотых огонька, загоревшихся из-под полуоткрытых век Куйгорожа. И в ту же секунду под ее ладонью снова ударило, толкнулось. Могучее сердце завелось, погнало совозмееву кровь.
Он привстал, зачем-то поводил дрожащими пальцами над Вариной головой, затем – напротив шеи, груди, живота и лишь потом успокоился, глубоко вдохнул, выдохнул и обнял ее.
Кто-то всхлипнул.
– Вот сукин сын! – чертыхнулся Серега. – Мертвяком же лежал!
– Банява-матушка, сюкпря… Батюшки! Ей же тоже помочь надо, – спохватилась Люкшава. – Давайте-ка ее перенесите повыше и жару поддайте!
Куйгорож хотел встать, но Сергей остановил его жестом. С легкостью поднял маленькое тело Банявы, густо покраснел, увидев оголившуюся круглую грудь.
– Клади, Сереженька, да ступай! Я попарю ее. И вы тоже, давайте-ка, потихоньку выходите, я теперь матушке-Баняве нужна, – засуетилась Люкшава.
Куйгорож с трудом встал, подкинул дров, развел огонь щелчком пальцев.