– Не уберег я молодую хозяюшку нашу, вай-вай, не хватило ума у Овто!
Выглянула тогда из травы Вирява:
– Здесь я, друг милый!
А у самой коленки подкашиваются: вкруг нее трава да цветы – что сосны да дубы в родном лесу. Овто же ей чудовищем лохматым показался.
Раздался над ней мягкий голос – так шелестит набухшее пшеницей поле:
– Здравствуй, сестренка! Вот и свиделись.
Подняла Вирява голову, а над ней, вся в золотых одеждах, склонилась красавица. Светлые кудри выбиваются из-под панго[25], глаза что василек, брови с ресницами совсем светлые, цвета колоса. По всему видно – хозяйка полей и лугов. Паксява[26].
– Шумбрат, Паксявушка! – поклонилась Вирява. – Что же ты меня в своей вотчине так привечаешь? Меньше травинки меня сотворила, а сама головой до Чипаза достаешь.
Нахмурилась Паксява.
– Оттого мне такая сила дана, чтобы ты, Вирявушка, мои поля да луга не вытоптала, чтоб лесное зверье свое место знало, как и ты сама. Где моим владениям начало, твоим – конец.
– Много дней и ночей ждала я нашей встречи, сестрица, но не такой ее себе представляла, – покачала головой Вирява. – Подарок тебе несла – отдам, не обратно ж нести. Если захочешь ты спрятаться от чужого глаза, сможешь ты отныне вмиг лесной куропаткой оборачиваться, – сказала и с ладони мерцающее перышко сдула.
Поймала его Паксява, закусила губу, промолчала. Только глазами проводила Виряву – как она меж травы к медведю пробиралась.
Лишь когда они оказались в лесу, а Вирява обрела прежний облик, донесся до них голос:
– Не серчай, сестрица. Ведява[27] то же тебе скажет.
Побрели Овто и Вирява через Вирь туда, откуда издалека слышались плеск волн, тянуло водорослями, илом, мокрым песком. И вновь содеялось с Вирявой так, что у края лесного навалилась на нее неподъемная тяга, увязли ее ноги в земле. Вынес ее Овто, насколько выдюжил пройти, на берег реки, а там – нагая, с волосами до пят, вся в капельках воды, словно лепестки цветов поутру в росе, сидит хозяйка рек и озер Ведява, молодым телом красуется.
– Шумбрат, Ведява, сестрица моя, – молвила Вирява, кланяясь, – вот и свиделись.
– Шумбрат, Вирява! – поджала губы Ведява. А сама глядит – не осыпается ли речной берег под Вирявиным весом. – Свиделись – и добро. Ступай обратно в свою вотчину, там тебе место. – Так сказала и прыгнуть в прозрачные воды собралась.
– Вот как ты меня привечаешь, сестрица, – едва вымолвила Вирява. – Много дней и ночей ждала я нашей встречи, но не такой ее себе представляла. Что ж, уйду. Только есть у меня для тебя подарок. Отдам – не обратно же нести. Если захочешь побывать в моей вотчине – вот тебе ключ. Где ключ воткнешь, там родником пробежать по лесу сможешь, озерцом ко мне заглянуть. – И бросила ей ключик слюдяной.
Засмеялась Ведява.
– Думаешь, воде твое позволение нужно? Где хотела побывать – я уж побывала. Как ты в гладь озерную собой любовалась – видала. А тебе по гостям нечего ходить. Не расти лесу ни в реке, ни в поле. Не бывать полю ни в лесу, ни в озере. Только я куда захочу – туда побегу! – расхохоталась, разбежалась, водяными брызгами окатила и была такова.
Утерла лицо Вирява, как от плевка, сжала кулаки, чтобы не расплакаться. Превозмогая тягу, расправила плечи и с прямой спиной ушла к себе в лес, а как скрылась в глуши – упала ничком и зарыдала. Неужто ей одной вечность коротать? Неужто нет никого, кому до нее дело есть?
Поднялись в лесу стон и крик звериный, закачались, заскрипели деревья. Ощетинился Вирь, а его хозяйка вдруг почувствовала, как все выше и выше поднимается. Глянула вниз: Овто не больше волчонка стал. Осмотрелась: вокруг зеленое бархатное море шумит-гуляет. Лишь тогда поняла, что громадной сделалась, силу леса приняв.
Семимильными шагами понеслась Вирява обратно к речному берегу, сотрясая все вокруг. Вырвала великанскими руками несколько деревьев, словно сорняки, да и закинула их издалека в воду. Запруда образовалась посреди реки. Вышла та из берегов, залила поле, подмыла лесные окраины. Смешались вирь-лес, пакся-поле да ведь-вода, а Вирява в гневе своем захохотала.
– Не бывать лесу в реке?! Не бывать полю в озере?! – И знай себе деревья кидает да посмеивается.
Заходила вдруг земля ходуном, разошлась пропастью, приняла в себя лишнюю воду. А из недр голова поднимается, черные влажные волосы за головой тянутся. Упала Вирява на колени, лбом бухнулась.
– Ох, прости, Масторава, хозяйка земли и всего живого. Паксява и Ведява со мной знаться не хотят, прочь гонят, вот я с нравом своим и не совладала.
Открыла Масторава серые глаза – полетела пыль с ресниц. Разомкнула губы – комья земли посыпались в бездонную расселину.
– Негоже вам, сестры, делить то, что есть одно целое, – сказала Масторава громогласно и ручищами Ведяву с Паксявой схватила, рядом с Вирявой поставила. – Рассказывайте, чем лесную хозяйку обидели?
– Вирява поле вытоптать хотела, я ее прогнала, – отозвалась Паксява тише мышки полевой.
– Вирява берега речные смять хотела, и я ее прогнала, – прожурчала Ведява.
– Что скажешь, Вирява, так дело было? Тебе слово, – прогрохотала матушка-земля.
– Как дело было, каждая из нас сама знает, – отвечала Вирява. – Кто на мой поклон не ответил – и подавно. Не по-сестрински это. Не будет моей ноги больше ни в поле, ни в воде, но подарки обратно просить не стану и в гости приму. Только отныне кто ко мне наведается, тот волей-неволей кланяться мне станет.
Прикрыла глаза Масторава, качнула согласно головой, троих сестриц по их вотчинам разнесла.
Повелось с тех пор так, что если ручеек или озерцо в лесу появляются, то только в низине да овраге. Если куропатка в лес и залетает, то все земли держится, высоко летать не умеет. И когда человек приходит лесные дары собирать – только и кланяется. Грибы да ягоды близко к земле растут.
Все по сказанному слову свершилось. Слову Вирявы.
Глава 5. Шимкино
Бояравинеть-ялгинень,
Азоравинеть-оинень,
Ужо, мерян, приказан:
Козонь мольтядо
Кизэнь мазый читнестэ
Пижень сурсемекс вирьга якамо,
Мазый цецянь кочкамо…
Кочкинкая монь частькем,
Сезинкая монь долям,
Илинка кадо
Лиси Чипазнэнь костямо,
Илинка кадо
Пуви варманень пувамо[28].
Песня невесты на вечерней заре
Варя
Илья не только согласился сопровождать Варю в Шимкино, но и вызвался отвезти ее туда на своей машине. Вариной маме такой поворот событий пришелся по душе: дескать, не совсем дочь рохля, раз мужика на извоз раскрутила. Если бы еще неженатого – даже б в ладоши похлопала. Возможно, поэтому настроение у мамы с самого утра было приподнятым. После завтрака она тихонько напевала на кухне, а потом с мечтательным видом листала на диване старый фотоальбом и время от времени вздыхала.
После пятого или шестого вздоха папа не выдержал.
– Ты нам что-то хочешь