— Слушай, а я об этом не задумывался, — соврал Двуреченский. — Но ведь и правда… Шут его знает, кто сейчас сидит в твоем теле? Может, Бурлак, а может, Монахов? Или тот же Геращенков, что-то ты слишком хорошо о нем отзываешься! Пожалуй, я еще за тобой понаблюдаю.
— Какой бред! — Георгий схватился за голову. — Все, веди уже куда-нибудь, только избавь меня от этого!
— А вот это уже дельное предложение. Да и вообще, мудрый русский народ уже давно придумал замечательную поговорку по этому поводу: много будешь знать — состаришься!
— Надеюсь! — вспылил Георгий. — Я бы как раз и хотел прожить обычную жизнь, состариться и умереть в своей постели!
— Только тебе это не грозит…
8
Рижский порт, мощно раскинувшийся в устье Западной Двины, был полон жизни и суеты в любое время суток. И Ратманов справедливо заподозрил в нем ту самую промежуточную цель, о которой говорил Двуреченский. На миг даже размечтавшись не только о близком сне, но и о самых дальних странах. Однако порт попаданцы благополучно миновали. Вместо этого хитрый Двуреченский вновь решил запутать следы своих преследователей.
— Нам нужен «мотор»! — объявил Викентий Саввич. И дал понять, что вместо мирового океана прямо сейчас они отправятся на Рижское взморье.
Дело, безусловно, хорошее, особенно в середине лета. Юра Бурлак однажды тоже отдыхал в Юрмале, о чем у него остались только самые положительные воспоминания. Но сейчас было как будто не до этого. Вдобавок имел место уже не день, а ночь. А Двуреченский к тому же вздумал торговаться с единственным водителем «Руссо-Балта»[61], которого они нашли и который гипотетически соглашался ехать.
— Двадцать пять рублей? Да вы с ума сошли! — возмущался тот.
Но Двуреченский продолжал уговаривать.
И терпение лопнуло уже у Ратманова, наблюдавшего за сценой со стороны.
— Слушайте, я могу заплатить свои деньги, если это поможет.
— Нет! — отрезал Двуреченский. — Мы не можем позволить себе лишние расходы!
И в итоге сторговался до пятнадцати…
Когда сели в машину, Ратманов откинулся на сиденье и всю оставшуюся дорогу вел непримиримую борьбу со сном. Усталость была такой, что порой он не ощущал даже ветра, который сильно дул им в лицо. А попеременно открывая и закрывая веки, видел, как они проехали курортную Юрмалу. Затем местечко Энгуре… Талси… И Вентспилс. Это Двуреченский спал и на предыдущих этапах их пути. Только Георгий еще с Москвы не смыкал глаз, опасаясь, что уже не проснется.
А Викентий Саввич всякий раз доплачивал водителю, который, как и Ратманов, не понимал, что происходит. Но за бабки, как известно, человек готов почти на все. В итоге Двуреченский отдал шоферу все те деньги, которые тот хотел получить в начале. Вот только не за поездку в ближний пригород Риги. И до конца держа в неведении, как опытный собаковод, дрессирующий питомца с помощью кусочков колбасы.
После спора о том, что водителю нужно домой, в Ригу, и едва не завязавшейся между ним и Двуреченским потасовки попаданцы добрались до латвийской Либавы — нынешней Лиепаи, а тогда еще одного российского порта на Балтике. Только здесь «мотор», наконец, отпустили. А Двуреченский по доброте душевной даже подкинул их спасителю пять рублей сверху.
«Золотой человек!» — подумал Георгий почти уже из последних сил. Однако, когда они вышли в Либаве, свежий морской воздух наполнил легкие Ратманова, и он даже ожил немного.
— Это твоя промежуточная цель? — догадался он и мотнул головой в сторону огромного, особенно для тех лет, океанского парохода «Царь».
— Да! — воскликнул Двуреченский и разве только не расцеловал Ратманова.
Но Георгий не разделял его чувств.
— А знаешь что? — тихо произнес Жора, потому что на громкие слова у него не осталось сил. — Верни-ка ты меня в будущее прямо сейчас. Да и отправляйся в свою расчудесную Америку один. Все равно ведь я тебе больше не нужен? Не вижу ни одного логического аргумента, чтобы ты до сих пор держал меня при себе…
На что Двуреченский едва не обиделся.
— Ох, не ожидал я от тебя таких слов, Ратманов… — пожурил он.
Но Георгий продолжил свою мысль:
— Посуди сам, в моем теле сейчас может быть кто угодно. И тихоня Бурлак, и деловитый Монахов, и хитромудрый Геращенков. Никто тебе не даст гарантии, что я — это я.
А Двуреченский стал вдруг донельзя сентиментальным. Его захотелось чуть ли не пожалеть.
— Знаешь, Георгий, я уже так прикипел к тебе. Ты стал моим настоящим другом. Мы же теперь — банда!
— Ага, друзья под дулом пистолета. По крайней мере, я… — саркастично парировал Ратманов.
— Да брось… Никого у меня ближе нет, чем ты. Да и у тебя никого ближе меня.
— Ты можешь хотя бы сейчас говорить серьезно?
— Конечно! Я абсолютно серьезен. Кроме того. Ты мир, что ли, не хочешь посмотреть? И не просто какие-то ваши Грузии или Армении и не Анталью с Эмиратами в две тысячи двадцать третьем, а целый неизведанный мир в девятьсот тринадцатом? Никогда в это не поверю!
Это было риторическое утверждение.
— Не говоря уже о ценных бумагах, в которые я обратил наше с тобой золотишко из «клада Бугровых», — добавил Викентий Саввич. — Как будем на месте, положу это все на безопасный счет, а ты лет через сто их снимешь. Чем не новая миссия?
Они стояли на фоне Либавского порта, наблюдая, как на волнах недалеко от нескольких русских броненосцев раскачивается и стальной гигант под названием «Царь», совсем не похожий на современные теплоходы.
Глава 9. И снова «царь»
1
Николаи Второй стоял перед Ратмановым, смотрел ему в глаза и с чувством тряс его руку.
— Спасибо вам, Георгий Константинович, за все! И особенно, конечно, за ваш неоценимый вклад в события двадцать седьмого мая сего года!
— Служу Его Императорскому Величеству! — прокричал Жора.
И уже разворачивался, чтобы уйти. Как вдруг воздух рассек характерный звук летящей пули. Инстинктивно реагируя на опасность, Ратманов шагнул вперед, закрывая собой Николая. А пуля, пролетев в каких-то миллиметрах от тела самодержца, вонзилась в большой хрустальный штоф с красным вином, стоящий в центре праздничного стола.
Придворные кинулись выводить императора в безопасное место. Среди возникшего хаоса одна из фрейлин потеряла равновесие и упала навзничь, потянув за собой часть скатерти. Ее белоснежное