Они уже подошли к поезду, следующему по направлению к станции с говорящим названием Дно. Плюс ко всему оно наиболее точно выражало настроение Георгия. Да и сели в этот раз в вагон не второго и даже не третьего, а «жесткого» четвертого класса, где можно было забыть даже об элементарных удобствах.
— Не буду выделяться среди своих, — пошутил «босяк» Двуреченский.
— А я?
— А ты — со мной.
6
Добравшись до Дна и от него оттолкнувшись, как пошутил бы Георгий, будь у него соответствующее настроение, подельники не стали выходить, а поехали дальше на запад — по направлению к Пскову. Почти все время молчали. Ибо обсуждать что-то серьезное, тем более теорию и практику путешествий во времени, когда неудобно сидеть, отовсюду воняет и на тебя смотрят десятки пар глаз, наподобие тех, что Жоржик видел в притоне на Хитровке, было как-то не с руки.
Заснуть также не получалось. Основная причина — все в той же жесткости лавок и неблагоприятном окружении. Вдобавок Георгий в любой момент был готов к появлению очередного полицейского с ориентировкой на Двуреченского, а может, уже и на самого Ратманова. Даже наметил себе направление «эвакуационного выхода» и мысленно представил, как тормошит безмятежного Викентия Саввича или пинает его сапогом, когда тот спросонья не может разобраться, в чем дело.
Однако страхи Жоржика так и остались его страхами. Никто ночью их не поймал, не побил и даже не обокрал. А утром они сошли с поезда в Пскове.
Сердце в очередной раз екнуло, когда уже не Щербина, а другой полицейский урядник, вооружившись клейстерным клеем, лепил на круглую тумбу у станции очередную ориентировку на опасных преступников. Символично, что фотопортретов там было уже два. А лица злодеев урядник, как назло, закрывал своей задницей.
После чего рядом, чтобы получше рассмотреть их, нарисовался вдруг Двуреченский, и у них с коллегой завязался любопытный разговор.
— Кого ищем?
— А ты кто такой? — спросил местный страж порядка, сощурившись.
Почесав накладной парик и кашлянув в накладную бороду, Двуреченский хорошо изобразил даже легкое смущение:
— Да я сам, брат, из бывших… В Воронежской губернии урядником в управлении двадцать лет от звонка до звонка.
— Ух ты! — обрадовался урядник. — Воронеж? А я туда все никак не доеду… — после чего проскользил взглядом по Двуреченскому и сочувственно добавил: — Эка жизнь тебя побросала! Да, времена нонче тяжелые, понимаю.
— Времена всегда тяжелые, — подтвердил Викентий Саввич. — А я смотрю, кто это у тебя тут? Дезертиры, что ли?
— Ага, дезертиры. Сбежали, паскудники, теперь вота ищем их!
Ратманову в тот момент снова захотелось прирезать своего подельника — мало того что ввязал его в это все, да еще и забавляется, подвергая их обоих дополнительному риску.
Впрочем, мерзавцы оказались не дезертирами из СЭПвВ, но всего лишь солдатами, покинувшими часть с оружием. А Двуреченский продолжил:
— Давно ль сбежали?
— Да уж с месяц как, — ответил урядник, качая головой.
— Что-то долго запрягает у вас начальство-то. Раньше чесаться надо было, нет?
— Ой, и не говори! — вздохнул собеседник Двуреченского, видно было, что у него наболело. — Это еще ничего, если через месяц такую бумагу дадут. Бывает, что и надольше, ежели кто откуда сбегает. Порядка никакого у нас нет!
Двуреченский для проформы посочувствовал другому служивому и вернулся к Ратманову:
— Вот видишь, а ты боялся.
Жора пропустил укол мимо ушей. Но высказал предположение, что в таком случае им уже доступно повышение в классе, снова в четвертом он не поедет.
— Не волнуйсь! — успокоил Двуреченский. — Я тут подумал… И решил, что давненько мы не пользовались гужевым транспортом. Лучше будет все же перестраховаться!
«Двуреченский — сущий дьявол!» — подумал Ратманов.
— Чего это ты там шепчешь?
— Ничего.
7
Гужевым транспортом, как выразился Двуреченский, а если по-простому — на нескольких перекладных повозках, которые были не сильно мягче вагона четвертого класса, попаданцы добрались из Пскова до Риги, покрыв расстояние почти в триста верст и употребив на это еще полтора дня. Георгию хотелось убить Викентия Саввича практически на каждом ухабе! Мешали этому разве что свидетели в лице кучеров, да прежняя недосказанность, которая не позволяла Ратманову жить без Двуреченского. Но даже поговорить толком за все это время им так и не удалось. Поэтому, когда ближе к ночи они вышли в Риге в центре Старого города, Жоржик буквально напал на своего подельника, потребовав рассказать все и немедля!
— Эх, Жора, Жора, — вздохнул тот, — ты, я вижу, совсем не устал и полон энергии.
— Пошел ты!
— Ровно так и поступлю… Но я думал, ты тоже захочешь осмотреть Пятиэтажный город[59], насладиться открыточными видами, и не столицы независимой Латвии, и даже не советской Риги, а той, прежней, что была четвертым по населению городом всей Российской империи[60] и крупнейшим морским портом.
Георгий действительно этого хотел, очень! Немногим меньше, чем поквитаться с Двуреченским. Но и усталость тоже брала свое. Оба едва держались на ногах.
— Ладно. РиТа действительно прекрасна, — оговорился Жоржик, а змей Викентий Саввич тут же хохотнул. После чего Георгий поправился. — РиГа тоже прекрасна, всегда была и есть. Но осмотрим ее завтра! А сегодня мне нужно положить тело бедолаги Ратманова на любую горизонтальную поверхность!.. Где мы намерены остановиться?
Тогда Двуреченский демонстративно зевнул и, посмотрев на Ратманова красноречивым взглядом, пояснил:
— Я вот тоже подумал, что нам сейчас не до селфи на фоне Старого города. Часики, как говорится, тикают. Монахов и компания тоже не дремлют. Так почему должны дремать мы?
— Я тебя убью, Двуреченский!
— Возможно, все возможно. Но нам действительно надо спешить! Смею тебя заверить, что мы уже близки к одной из промежуточных целей. Остался буквально последний штрих, после чего ты сможешь уронить свою голову на подушку, да и расспросить меня, о чем хотел.
— План просто гениальный! Только я не сдвинусь с места, пока не скажешь, куда мы направляемся. В Ревель, Вильно, Гельсингфорс? А может, в Швецию, Данию, Англию или сразу в Америку?! Помнится, наш общий знакомый Дмитрий Никитич Геращенков утверждал, что вам, перебежчикам, там как медом намазано, он почему-то был уверен, что ты сбежишь именно туда! А потом затеряешься там среди ковбойцев и индейцев!
— Да? — задумался Двуреченский и даже как будто немного расстроился. — Какие ковбойцы, какие индейцы в Риге? Что-то ты совсем неважно стал соображать, Ратманов. Действительно устал, наверное. Да еще и Геращенкова зачем-то приплел. Это вообще глубоко больной человек.
— Но ты же сам не рассказываешь мне ничего! Кстати, почему? Не доверяешь? Думаешь, что я агент СЭПвВ!