Георгий сошел в Завидово, чтобы хотя бы на несколько мгновений насладиться атмосферой провинциальной русской жизни образца 1913 года. И все здесь было как в хорошем историческом кино. Станция, хоть и небольшая, но приятная, ухоженная. За оградой ожидали пролетки и ломовые извозчики, бабы торговали с лотков всякой всячиной, а запах свежего хлеба из близлежащей булочной пьянил почти как вино.
Возвращался в приподнятом настроении. Но жена профессора сразу же попробовала его немножко испортить:
— Извините, пожалуйста, — произнесла она с легкой дрожью в голосе, — ваш спутник… он сейчас не с вами?
— Вик…? А он еще не возвращался?
— Слава богу, нет, — выпалила профессорша.
— Маша… — назидательно посмотрел на нее муж.
— Мы… мы не знаем, стоит ли нам его опасаться, — призналась испуганная женщина.
— Нет-нет, конечно же нет! — заверил Ратманов и в подтверждение своих слов моментально придумал относительно непротиворечивую легенду. — Это мой товарищ. Он занимается натуральным хозяйством в деревне. И уже очень давно не выбирался оттуда. Но сейчас он приведет себя в порядок в уборной и будет готов поддержать светскую беседу уже и с городскими жителями.
Супруги обменялись выразительными взглядами. А Георгий подумал, что впору беспокоиться уже ему. Но когда он решил сходить за товарищем, вместо Викентия Саввича в купе вдруг вошел решительно настроенный молодой человек в полицейском мундире. Он держал в руках какую-то бумагу. А когда развернул ее, словно в замедленной съемке, Жоржика чуть кондратий не хватил. Перед ним висел фотопортрет Викентия Саввича — без парика и бороды, разумеется.
— Господа и дамы! — произнес моложавый. — Мы ищем опасного преступника, совершавшего преступления против священной особы императора и государственной власти. Его имя — Двуреченский, Викентий Саввич. За любую информацию об этом человеке положено вознаграждение в тысячу рублей!
— Ух! — присвистнул Георгий, когда полицейский огласил сумму.
— Вы что-то знаете?
— Нет, — покачал головой Жора. И, несмотря на драматичность ситуации, подумал: «А мог бы сейчас обогатиться…»
Следом очередь дошла и до профессорской четы. Муж сразу все отрицал. А вот жена еще некоторое время вертела фотопортрет в руках и разок даже бросила сомневающийся взгляд на Ратманова. Но затем все же сказала:
— Мы его не видели.
Получив ответы, полицейский продолжил обход. В то время как Ратманов не находил себе места! Он выглянул из купе и стал наблюдать, как страж порядка приближается к клозету с Двуреченским. «Что он так долго там делает? Смыло, что ли? — думал попаданец. — Или полностью сбривает бороду, благодаря которой до сих пор не был узнан?!»
— Прошу меня извинить! — сказал Георгий и выскочил в коридор.
Первой мыслью было добежать до клозета и заставить Двуреченского не выходить оттуда хотя бы до следующей станции! Ну или попытаться заговорить полицейскому зубы, представившись сотрудником сыска Ратмановым, который находится здесь на специальном задании. Однако подельник, как всегда, его упредил и нарушил все планы. К своему ужасу, Георгий имел возможность наблюдать, как страж порядка завершил обход аккурат рядом с тем местом, где должен был находиться Викентий Саввич. Затем открылась дверь клозета, оттуда высунулась рука с опасным лезвием и, приставив бритву к горлу полицейского, затащила того внутрь…
Холодный пот прошиб Ратманова. На мокрое дело он не подписывался!
5
Ближе к вечеру того же дня, не доезжая Новгорода, сошли в Бологом. Жора все еще не знал окончательных планов Двуреченского, но тут же отвел подельника в сторону и высказал тому свое фи.
— Викентий. Временами мне самому хочется полоснуть тебя по горлу! Ты что там устроил? И как… как, черт возьми, вышел сухим из воды в этот раз?
— Не кричи, Ратманов! И тебе сначала на первый вопрос ответить или на второй?
— На оба!
Двуреченский, казалось, не разделял его волнения. Стоя с невозмутимым и так до конца и не обритым лицом, разве только чуть-чуть подкорнав бороду, спокойно ответил:
— Я понимал, что делаю. Двадцать пять лет оперативной работы, не считая командировок во времени — все ж не хухры-мухры. А за пять с половиной лет службы в сыскном я с кем только не перезнакомился! Был среди них и некий Петр Щербина.
— Какой еще Щербина?!
— Да успокойся ты уже, я все контролировал, — продолжил разглагольствовать Двуреченский. — И пошли отсюда, не нравится мне здесь, расскажу по дороге.
Далее он поведал, что однажды некий Щербина совершил серьезное должностное правонарушение. А поскольку у Двуреченского, как известно, на всех были «папочки», этот тоже попал в круг его интересов. Манипулятор Викентий Саввич «отмазал» тогда Щербину, но молодой человек остался ему «должен». И вот теперь судьба свела их в поезде.
— Хорошо хоть, не зарезал… Он точно нас не сдаст?
— Сдаст, — прежним тоном подтвердил Двуреченский. — Но застращал я его знатно, напомнив и о долге, и о ценности человеческой жизни. Сегодня точно никуда не пойдет, всю ночь промучается угрызениями совести — говорить или не говорить кому следует. И только утром побежит с внеплановым докладом.
— Ты так спокойно обо всем говоришь.
— А ты что-то чересчур за меня разволновался.
— А я не за тебя, а за себя волнуюсь! Тебя схватят и меня без будущего оставят опять.
— А, ну да. Но не схватят. Не сейчас. А пока пошли-ка, прогреем, что ли, кишочки?
У бабы с перрона закупили калачей и запили их дымящимся копорским чаем, заняв лавочку, что была скрыта от глаз посторонних вековым дубом. После чего довольный Двуреченский вытер рот и снова куда-то засобирался.
— Ты куда? Говорил, еще полдня в запасе, — вздохнул Георгий, доедая калач.
— Это была фигура речи. Ни черта у нас нет.
— И ты до сих пор не сказал, куда мы едем!
— Сказал. В Ярославль.
— Но мы едем не в Ярославль! А либо в Питер, либо куда-то на запад. Тогда как я сказал Каллистрату, что еду на север. И теперь тащу кучу теплых вещей, которые он насовал…
— Так и задумано, — преспокойненько пояснил Двуреченский, перепрыгивая через пути. — Каллистрата твоего еще я на службу принимал. Дельный малый. Уже сообщил кому следует о твоем отъезде в Ярославль, они перевернули вверх дном Ярославский и Савеловский вокзалы и только потом принялись за остальные. Сколько-то времени мы выиграли и на этом.
Но Ратманову отчего-то сделалось грустно. Вернее, ясно от чего. Даже Каллистрат, «верный слуга», и тот его обманул, оказавшись не тем ландаутистом. Правда, не сдал сразу, как и Щербина, помучавшись немного угрызениями, но итог тот же.
— Эй, хватит