Но внезапно все встрепенулись от шума на улице. Вслед за этим на второй этаж поднялся Александр Монахов, сопровождаемый внушительной «свитой» из охранного отделения. Георгий пересчитал вошедших по головам — их было явно не меньше, чем сыскных. Между двумя правоохранительными ведомствами назревал конфликт.
Тогда Кошко, ощерившись, словно пес, у которого отбирают мосол, ехидно поинтересовался у Монахова, а на каком, собственно, основании люди из охранки присутствуют в доме его помощника, Викентия Саввича Двуреченского?
На что очень усталый, наверняка давно не спавший Монахов с заметными уже всем кругами под глазами достал какую-то бумагу и протянул конкуренту:
— У нас все полномочия находиться здесь и проводить обыски. Подтверждены подписью московского градоначальника Адрианова.
Монахов напомнил, что Адрианов является старшим офицером для всех присутствующих — и из сыскного, и из охранки. А бумага за его подписью свидетельствует о том, что делом Двуреченского, как особо важным и политическим, должно заниматься исключительно охранное отделение. После чего сыскарей попросили покинуть помещение.
Ратманов с болью посмотрел на шефа. Крыть тому было нечем. Впрочем, Аркадий Францевич никогда ничего не боялся и сумел с помощью ряда нецензурных, но очень точных выражений донести до Монахова свое мнение о происходящем:
— Это пи…ц!
Разговор на повышенных тонах прервал новый шум с улицы. А вскоре в гостиную влетел и барон фон Штемпель. Будто сегодня каждый считал своим долгом отметиться здесь. Еще раз подтвердив полномочия Монахова, хотя подпись Адрианова уже сделала это за него, ротмистр также призвал Кошко и других сыщиков очистить помещение.
— Аркадий Францевич, сами посудите, — добавил он примирительно, — как-то даже не с руки вам заниматься делом собственного зама, это как отрезать самому себе правую руку, ей-богу!
«Где-то я это уже слышал сегодня, про руку, — подумал Ратманов. — Все-таки и в сыскном у стен есть уши.»
В итоге сыщики покинули дом Двуреченского, передав коллегам из другого правоохранительного ведомства в том числе и железную тележку с наиболее ценными бумагами. Кошко лишь снова выругался напоследок, схватив Ратманова за руку и увлекая за собой на улицу. Однако Монахов и Штемпель и тут помешали планам Аркадия Францевича.
— А вас, Георгий Константинович, мы попросили бы остаться, — неожиданно сказал Монахов. — Вы можете нам еще понадобиться!
В сердцах Кошко сплюнул прямо на ковровую дорожку в доме Викентия Саввича и хмурый, как московское грозовое небо, быстрым шагом удалился. Оставив Ратманова единственным представителем сыскного, если не считать самого Двуреченского, разумеется. А Жора не придумал ничего лучше, чем сесть на диван рядом с опальным коллегой.
Затем, что любопытно, Штемпель и Монахов на пару отдали новое распоряжение. Они отпустили и почти всех сотрудников охранки, объявив, что слишком много народу на столь секретном мероприятии — тоже ни к чему. Остались только самые доверенные. Последним ушел барон, сославшись на другие важные дела по линии политической полиции и напутствуя Монахова:
— Дальше сами, Александр Александрович! Действуйте, как посчитаете нужным… И поспали бы уже, наконец, на ваш изможденный вид нам всем больно смотреть!
— Ничего страшного, Борис Александрович! Покой нам только снится, — отрапортовал Монахов и загадочно улыбнулся.
7
И только сейчас, когда ушли все лишние люди, Александр Монахов, стоя у окна и глядя на вечернюю Москву 1913 года, наконец признался, что настал момент раскрыть карты. Ведь он представляет здесь не столько охранное отделение, сколько Службу эвакуации пропавших во времени, московскую ячейку которой в ранге исполняющего обязанности агент возглавил после дезертирства небезызвестного Викентия Саввича Двуреченского.
— А точнее, Игоря Корнилова, конечно, кого мы обманываем?
Георгий поначалу даже не поверил. Неужели все сейчас и закончится? Монахов вскроет карты, они поговорят с Двуреченским, а потом запустят Ратманова, а точнее Юру Бурлака, обратно в будущее? С помощью «инъекции Геращенкова» ли, числового кода Ландау или даже пули в голову — уже не так важно!
И Монахов уже начал подтверждать его мысли:
— Наша основная миссия, можно сказать, закончена. У моих людей на руках неопровержимые доказательства вины Викентия Саввича, а вернее Корнилова, конечно же. В бумагах, найденных в этом доме, есть все. Компромат не только и не столько на всех нас, сколько на самого Двуреченского-Корнилова. И что важно, все это мы нашли уже в новом вашем доме, Игорь… Уже после того, как вы начали клясться, что я не я и лошадь не моя. Дескать, никакого Корнилова в вашем теле нет и в помине, а благодаря уникальным способностям к перемещению во времени и наработкам товарища Ландау то же самое туловище якобы — я подчеркиваю, якобы! — занял уже другой, неизвестный нам персонаж. Но нет, все это тоже вы — Игорь Иванович Корнилов, самый опасный и самый ценный перебежчик и провокатор в рядах СЭПвВ, за последние пару десятков лет так уж точно!
Ратманов сидел рядом с Двуреченским — или кто там сейчас находился в его теле — и слушал этот разговор с открытым ртом. А с не меньшим интересом наблюдал и за реакцией бывшего сослуживца. На какую-то секунду Георгию стало его даже жаль. Это же Двуреченский, он же должен что-то придумать! Неужели сдастся?
После чего уже Монахов для проформы спросил, есть ли у Игоря Ивановича что сказать, как-то оправдаться? На что Корнилов-Двуреченский неожиданно кивнул на Ратманова:
— Правильно ли я понимаю, что именно этот человек привел всех вас сюда? — спросил он.
«Этот человек! — возмутился Георгий в душе. — По имени слабо назвать?!»
— Все верно, — подтвердил Монахов. — Эта огромная и сложная операция, которую одновременно готовили и специалисты службы в Москве в две тысячи двадцать третьем году, и здесь, в девятьсот тринадцатом, никогда бы не увенчалась успехом без Бурлака-Ратманова!
«Вот оно как!» — Бурлак-Ратманов пребывал в некотором удивлении.
— А стоило ли ради этого так… бесцеремонно поступать со мной, закидывать в прошлое практически безо всякой подготовки и даже предупреждения, без гарантии вернуться назад и без каких-либо контактов «своих» людей в чужом времени? — поинтересовался он настолько вежливо, насколько сумел, учитывая, что изнутри его переполнял гнев.
— Все мы — офицеры СЭПвВ и должны подчиняться приказам, какими бы эти приказы ни были, — ответил Монахов. — Даже если нас о чем-то не предупреждают, используют, так сказать, втемную… посылая тогда и туда, куда нужно службе.
Ратманову-Бурлаку было что возразить. Но Монахов, к его чести, сам развил нужную мысль:
— Хотя, — добавил он, подчеркивая, что высказывает только свое личное мнение, — я согласен не со всеми методами подполковника