Однако Ратманов упомянул Казака и применительно к темным делишкам Двуреченского. Дескать, Скурихин был одной из марионеток Викентия Саввича. И якобы в новом особняке Двуреченского на Моховой улице имеется среди прочих и папочка с неким компроматом на атамана.
— Это уже очень серьезно, понимаете?! — почти накричал Кошко на подчиненного.
— Понимаю, Аркадий Францевич! — подтвердил Георгий. А при этом посмотрел на начальника так, будто недосказал чего-то не менее серьезного.
— Что?!
— Там и на вас папочка есть, Аркадий Францевич.
— Ратманов! — только и сумел сказать Кошко, закуривая новую папиросу. — Кто еще знает?
— Никто, только вы.
— Не знаю, что там на меня. И это даже не столь важно. Но Скурихин!
Кошко сделал несколько кругов по комнате.
В это время в дверь постучали.
— Я занят! — заорал начальник отделения. А после повернулся к Ратманову и признался, снова перейдя на «ты»: — Мне не нравится то, что ты говоришь, знай это! Викентий Саввич поступил сюда на службу пять лет назад…
— Пять с половиной, — поправил Георгий.
— Что?! — взревел начальник.
— Пять с половиной лет назад, но это не важно.
— Знаешь что. Но не важно! Так вот. Он поступил к нам в отделение в момент, когда мне совершенно не на кого было опереться. И стал моим незаменимым помощником на все эти годы. Стал моей правой рукой, пока не пришел ты. И ты предлагаешь отрубить мне руку?!
Жора вздохнул — что тут скажешь?
— Погоди, — продолжал Кошко, — вдобавок ты не приводишь никаких неопровержимых доказательств вины этого золотого и безгрешного человека! Вот откуда, откуда у тебя все эти сведения, ты был у него дома, видел эти папки, слышал от него рассказы о бандитах? Да ты сам бандит! Хоть и бывший! Хотя лично я уверен, что бывших бандитов, как и полицейских, не бывает!
Начальник выговорился и подостыл. Но это был сильный ход с его стороны.
А Ратманов снова вспомнил, как одной мерзкой ночью полз по водосточной трубе к окнам гостиной Двуреченского. И сейчас он практически не соврет, если скажет, что был у Викентия Саввича дома, видел все то непотребство, которое там сейчас происходит, а когда-то и выпивал с ним, наслушавшись всякого, в том числе и о вышеперечисленных бандитах. Только папочек не видел. О них сказала ему Рита, которой он очень хотел бы верить…
— Откуда я знаю? Мы выпивали вместе. Сильно. Много. К слову о золотом и безгрешном Викентии Саввиче. — Ратманов прозрачно намекнул на «болезнь» Двуреченского. — И сейчас ведь он тоже «болеет»?
Тут уже Кошко состроил снисходительную мину, мол, да, кто из нас не без греха?
— Но в итоге, Аркадий Францевич, все в ваших руках, — резюмировал попаданец. — А обыск в его доме — это единственная стопроцентная возможность установить истину, подтвердив или опровергнув мои догадки. Мои слова против дел Двуреченского.
Кошко затушил последнюю папиросу, резко поднялся и куда-то пошел.
— Да, с этим прескверным делом пора кончать! И если все подтвердится или не подтвердится, прижать одного из вас к ногтю, невзирая на лица! — объявил начальник.
Однако Ратманов вновь нарушил субординацию, остановив его вопросом:
— Аркадий Францевич, а кому вы собираетесь об этом доложить?
— Что? Ратманов, ты совсем берега попутал? Ты как ко мне обращаешься? — вспылил Кошко.
— Прошу меня извинить, Аркадий Францевич, — пошел на попятную Георгий, — просто хотел поделиться опасением, что, если о ваших планах узнает много людей, велик риск, что среди них будут и нынешние подельники Викентия Саввича.
— Что ты мелешь? Я ж тоже не дурак, не буду говорить кому ни попадя.
— Хорошо, Аркадий Францевич!
— Будь готов! — и Кошко побежал организовывать облаву, даже забыв, что в его кабинете остался подчиненный.
А Ратманов не спеша вышел в коридор, где встретил симпатичную Софью из канцелярии. Они, как всегда, поулыбались друг другу. Однако в этот раз Георгий улыбался не без задней мысли. И даже спросил:
— А что это, Софочка, вы тут делаете?
— А ничего такого, Жорочка! — передразнила она его. — Хотела занести Аркадию Францевичу чай, да он оказался занят, не пустил.
— А что-то я не вижу в ваших руках чая? Или, может быть, я ослеп? — столь же приторно-деликатно осведомился Георгий.
— А я уже передала его Маше, все равно остынет, так пусть заварит новый, — пояснила барышня, гордая тем, что на любой вопрос у нее найдется ответ.
— Всего хорошего, Софья!
— И вам того же, Георгий Константинович!
Подозрительно…
6
Под занавес непростого дня на Моховой было не протолкнуться. Из-за множества полицейских экипажей на улице образовался затор. В рамках масштабной облавы сотрудники сыскного управления окружили дом Викентия Саввича со всех сторон. Ломились в главный и черный входы, при помощи приставной пожарной лестницы разбивали окно второго этажа и залезали непосредственно в гостиную к Двуреченскому.
В первых рядах вместе с Кошко в дом входил и Ратманов. А навстречу им уже бежал расхристанный человек с обезумевшим взглядом — дворник Двуреченского Филипп.
— Что происходит, Франц Аркадьевич?! — от переживаний тот даже поменял местами имя и отчество Кошко, которого должен был неплохо знать. — За что вы так с нами? Что мы сделали?!
Но как бы ни было жаль дворника, главный московский сыщик ничего ему не ответил, а только распорядился, чтобы Филиппа увели и допросили.
Дальше начальники сыскного проследовали внутрь, поднялись по лестнице на второй этаж и оказались в просторной гостиной. Там среди множества пустых бутылок — с момента последнего «посещения» этого места Ратмановым мало что изменилось — уже со связанными за спиной руками и в окружении двоих дюжих молодцов на диване возлежал Двуреченский.
— «Каберне», «Мадера», «Ром», «Ликер Бенедиктин», — поморщившись, перечислил Кошко, последовательно поднимая уже пустые или основательно опустошенные бутылки.
— Это запрещено? — осведомился Двуреченский, пытаясь казаться трезвым. — И вообще, Аркадий Францевич, что здесь происходит? — повторил он вопрос своего дворника. — И в чем меня обвиняют, стесняюсь спросить?
Но Кошко лишь проскрежетал зубами, не желая разговаривать с подчиненным.
Тогда Двуреченский попробовал переключиться на Ратманова:
— Жорик, может, ты мне что-нибудь расскажешь? Мы всегда были с тобой очень близки! Я поверял тебе все свои тайны! Так расскажи, зачем вы пришли ко мне без приглашения и даже без стука? И в чем моя вина, если она есть?
— У меня есть что порассказать, Викентий Саввич, — признался Георгий, — только вряд ли тебя это обрадует. И гораздо лучше за нас скажут не слова, а дела…
При этих словах оба оглянулись. По всему дому