Торжество самозванки. Марина Цветаева. Характер и судьба - Кирилл Шелестов. Страница 53


О книге
с дочерьми в Италию, на морской курорт. Прибыв поздно ночью, мать с утра «совсем больная, всю дорогу лежавшая, сразу встала – и села» к роялю. «Через несколько минут – стук в дверь. На пороге черный сладкий брюнет в котелке. «Позвольте представиться: д-р Манжини. А вы, если не ошибаюсь, – синьора такая-то, моя будущая пациентка? (…) Я проходил мимо и слышал вашу игру. И должен предупредить, что если вы будете так продолжать, вы не только сама сгорите, но весь наш Pension Russe – сожжете». И, с неизъяснимой усладой, уже по-итальянски: «Geniale… Geniale…» Играть он ей, конечно, надолго запретил.»

В другой раз – «уже на возвратном пути в Россию» какой-то незнакомый мальчик лет четырнадцати, внимая игре Марии Александровны, очарованный, «свалился ей под ноги вместе со стулом».

И, наконец, привезенная домой умирать, она «встала и, отклонив поддержку, сама прошла мимо замерших нас (…) до рояля, неузнаваемая и огромная после нескольких месяцев горизонтали. (…). Она села. Все стояли. И вот из-под отвычных уже рук – но мне еще не хочется называть вещи, это еще моя тайна с нею…». (М. Цветаева. «Мать и музыка»).

Все три эпизода при ближайшем рассмотрении оказываются характерными для Цветаевой аляповатыми подделками.

Никакого рояля в пансионе не было, об этом свидетельствует Анастасия. От нее же мы узнаем, что Мария Александровна взяла его напрокат через месяц после приезда и играла на нем с полного одобрения доктора Манжини, который и сам порой заходил послушать их с Валерией пение, а заодно и выпить русского чаю. Страстную игру он ей не воспрещал, если он вообще в ней разбирался. Все-таки он был доктор, а не пианист.

На обратном пути в Россию больная Мария Александровна публичных концертов не давала. Да и где она могла бы это сделать? На вокзале? В ресторане? Так что остается неясным, откуда взялся «рухнувший от восторга мальчик». Неясно и то, почему, дожив до четырнадцати лет, он ни разу не слышал хорошей игры? Или же он падал каждый раз при звуках музыки? Может быть, это был род падучей болезни? Любопытно, если на концертах мальчика сажали не на приставной стул, а в театральное кресло, куда он падал? Кому под ноги?

Третий эпизод, хотя и менее анекдотичен, столь же невероятен, как и предыдущий; Цветаева и сама могла бы это заметить, – для этого нужно было всего лишь его перечитать, что, впрочем, противоречило ее правилам. Из ее слов следует, что Мария Александровна играла для всех присутствующих в комнате, но исключительная атмосфера почему-то возникла лишь между ней и нелюбимой дочерью, равнодушной к музыке. А что делала в это время «любимица матери» Ася?

Анастасия изображает сцену проще и естественнее: мать вошла в дом, окинула взглядом сад с распустившимися деревьями, вдохнула запах сирени, села к роялю и «взглядом попросила, позвала вместе спеть Леру». (А.Цветаева, с. 574–575).

Так гораздо правдоподобнее. Человек, давно не игравший на рояле, да еще больной, вряд ли станет сходу исполнить сложную пьесу. А вот пели дуэтом мать и падчерица часто и с неизменным воодушевлением, вопреки частым утверждениям Цветаевой, что Валерия не могла взять верной ноты. Даже их взаимная неприязнь в эти минуты затихала.

* * *

Многочисленные детали, щедро разбросанные в рассказах обеих младших сестер, доказывают, что играла Мария Александровна действительно очень хорошо и учила игре своих девочек вполне профессионально. Едва уложив их, она садилась к роялю и подолгу исполняла Бетховена, Моцарта, Гайдна, Шумана, Шопена, Грига. «Под их звуки мы уходили в сон», – добавляет Анастасия. (А.Цветаева. Воспоминания, с.12). Это простодушное признание выдает невосприимчивость сестер к музыке, – вообще-то заснуть под громкие аккорды Бетховена или Шумана – совсем не просто.

Мария Александровна играла с бывшей компаньонкой Тоней в четыре руки, она часто ездила на концерты, даваемые известными пианистами; она сделала все, чтобы приобщить дочерей к музыке, несмотря на их упорное сопротивление. «Мать залила нас музыкой», – одной этой яркой фразой Цветаева убеждает сильнее, чем всеми своими придуманными примерами.

И в довершение – сцена из мемуаров Анастасии. Умирающая мать заставляет дочерей каждое утро упражняться на рояле. «Звукам Марусиной игры мама радовалась. Когда же я изнывала над гаммами, Ганоном и маленькими этюдами – из маминой комнаты через две открытые двери часто доносилось среди кашля: «Правая врет! Левая врет!». (А. Цветаева, с. 578).

* * *

Итак, приходится сделать неутешительный вывод: наш самый ненадежный источник, трижды солгав, тем не менее, сказал правду. А свидетель, на которого мы уже готовы были положиться, подвел.

Обида на мачеху делает Валерию необъективной. Художественные способности у Марии Александровны, несомненно, были. В статье «Листья и корни» Анастасия возмущается тем, что Марина ни словом не обмолвилась об увлечение матерью живописью, хотя ту невозможно представить без мольберта. Пусть Анастасия преувеличивает страсть Марии Александровны к живописи, но в комнатах дома действительно висели пейзажи, выполненные Марией Александровной, пусть не оригинальные, а всего лишь «перерисованные» с чужих работ.

В ее художнической карьере есть один симпатичный эпизод. Валерия вспоминает, что художник В. Поленов, друг их семьи и сосед по Тарусе, имел обыкновение в день именин жены собирать в своем имении множество гостей и устраивать веселые праздники. Однажды он предложил всем принять участие «в предполагавшейся к вечеру иллюминации». Гости с энтузиазмом взялись клеить бумажные фонари. «Всюду лежал картон, груды разноцветной папиросной бумаги, коробки всех размеров, банки с клеем, кисти. За самый удачный фонарь обещан был этюд работы В. Д. Поленова». (В. Цветаева, с.96)

Кто победил в конкурсе и получил этюд, Валерия не сообщает. Однако, ответ мы найдем у Анастасии: «Мамин фонарь получил первый приз».

Следовательно, в доме Цветаевых висели не только репродукции и любительские акварели Марии Александровны, но и оригинальный этюд Поленова, возможно, не единственный, – он часто дарил друзьям и знакомым свои работы. Но в памяти сестер это не отложилось.

* * *

Ученые на Западе еще полвека назад разработали целый ряд научных критериев, позволяющих судить о достоверности того или иного источника и с большой вероятностью отделять правду от вымысла. В России эти методы практикуют лишь весьма немногие исследователи; «кирилловен» среди них нет.

Краткий экскурс в методологию анализа завершу небольшим психологическим этюдом. Последние слова, сказанные Марией Александровной перед смертью, Цветаева передает так:

«Мне жалко только музыки и солнца» (М. Цветаева. Записная книжка № 7, 1919–1920).

Из этого вытекает, что умирающая мать не жалеет ни о дочерях-подростках, которых она оставляет сиротами, ни о муже, который был к ней по-своему чрезвычайно привязан, ни об

Перейти на страницу: