Цветаева вообще много говорила о «необъяснимом тяготении» матери к евреям, «преклонении перед еврейским гением», об ее «юдоприверженности». Она уверяла, что мать и в России и за границей была «окружена евреями».
Откуда столько страсти, категоричности, вызова? Такое чувство может возникнуть лишь у того, кто, живя среди чужих, вынужден скрывать свою истинную сущность и кто всей душой сочувствует своим собратьям-изгоям.
Глава двенадцатая. Незамеченная ермолка
Рискну поделиться одной догадкой, которая, впрочем, лежит на поверхности.
Предположим, дедушка Цветаевой, Александр Данилович Мейн, был не остзейским немцем с сербской кровью, а чистокровным евреем, принявшим православие. Подобное предположение сразу объяснит все загадки и примирит противоречия его биографии.
Становятся понятными скудость сведений о его корнях и родственниках, его замкнутый образ жизни, отсутствие светских связей; особые отношения, существовавшие у Мейна с евреями, и то, почему среди его знакомых совсем не было немцев. Это объясняет его женитьбу на глупой экономке, не подозревавшей о его настоящей национальности, и ту закрытость, в которой он воспитывал дочь. Кстати, Поляков, сам управлявший своим банком и придирчиво контролировавший всю его работу, неевреев на службу к себе не принимал. Даже швейцары у него были евреями.
Александр Данилович не пытался совсем скрывать свою национальность, да это было бы и невозможно, но он не спешил и афишировать ее. Сменив вероисповедание, он, видимо, не желал выдавать дочь замуж за еврея, тем более что к моменту ее замужества ограничения в отношении евреев еще существовали; отменены они были позже, царским манифестом 1905 года.
Конечно, пожилой, лысый, одутловатый и небогатый вдовец с двумя детьми на руках представлялся не самой заманчивой партией для богатой наследницы. Но брак с ним давал ей, по крайней мере, надежный статус. Жена профессора изящных искусств, директора Румянцевской библиотеки, – звучит гораздо лучше, чем, например… Кстати, чем – кто? Собственно говоря, других предложений у Марии Александровны и не было.
Между прочим, этот весьма значимый в глазах московской общественности пост Иван Владимирович получил как раз накануне своей женитьбы на Марии Александровне. Ему вновь повезло: смертельно заболел прежний директор, М.А.Веневитинов, племянник поэта, некогда влюбленного в княгиню Волконскую.
На его место имелись претенденты с именем и связями, в их числе, художник П. В. Жуковский – сын поэта В. А. Жуковского. Но Иван Владимирович, опытный интриган, не сидел, сложа руки. Не теряя времени, он обратился за помощью к Нечаеву-Мальцову. Вот как он описывал ситуацию в библиотеке:
«Между чинами полное уныние, так как незнание им (П.В.Жуковским – К.Ш.) жизни и служебной практики всем хорошо известно. Министерство жаловалось на частые и продолжительные отъезды в деревню и за границу М. А. Веневитинова… но Веневитинов и ученый, и прекрасный библиограф и библиофил, и человек русского образования. Павел же Васильевич – милейший мечтатель немецкой закваски и русской жизни не ведает».
(Письмо И. В. Цветаева Ю. С. Нечаеву-Мальцеву // ГМИИ. Ф. 6. Кн. 13. С. 4–5; 10. Цит. по: Каган, с.55).
И в другом письме, чуть позже: «Работа директорская по этому учреждению мне близко известна, так как я нес ее 4 года при болезненном и престарелом В. А. Дашкове…» (от 11 мая 1900 г. Там же)
Нечаев-Мальцов ему внял, нажал на нужные рычаги, и директором Румянцевского музея назначили Ивана Владимировича. С учетом того, что по прошествии девяти лет он был снят с этой должности с позором и едва не отдан под суд, возможно, Жуковский все же был бы лучшим выбором, даже при недостаточном знании им русской жизни.
* * *
Иван Владимирович не питал иллюзий в отношении происхождения своей второй жены, но национальных предрассудков своего первого тестя он не разделял. После смерти Варвары Дмитриевны необходимость притворяться если не исчезла вовсе, то значительно ослабла.
Кстати, женщина, на которой Иван Владимирович едва не женился в третий раз, уже в совсем преклонном возрасте, была богатой еврейкой, которой хотелось получить общественный статус. Об этом она говорила открыто и взамен готова была раскошелиться. К женитьбе на ней Ивана Владимировича настойчиво склоняли обе его дочери. Идея выдать отца за энергичную даму с большими средствами обеим чрезвычайно импонировала.
Долго уговаривать его не пришлось. Иван Владимирович, безутешный супруг двух умерших жен, бескорыстный подвижник и любящий отец четырех чад, вздыхая для виду, принял предложение. Дело уже шло к свадьбе, но тут вмешались возмущенные родственники, которые сочли подобный союз неприличным. И Иван Владимирович, скрепя сердце, взял свое согласие назад.
* * *
Мария Александровна, несомненно, знала правду о своем происхождении, и необходимость скрываться ее оскорбляла. Возможно, в этом причина ее бесконечных обид и надрывов; ее постоянного обращения к еврейской теме.
Например, дело Дрейфуса она так близко принимала к сердцу, так много говорила о нем, что для Анастасии оно стало одним из самых ярких воспоминаний детства. Это дело, получившее большой международный резонанс главным образом из-за еврейской национальности обвиняемого в измене офицера, начато было в октябре 1894 года, через месяц, после того, как Анастасия появилась на свет, а кассационный суд помиловал Дрейфуса в 1899 году, когда ей едва исполнилось 5. Тем не менее, Анастасия помнила его всю жизнь, и с него начала свои воспоминания, вынеся его даже в заголовок второй главы как исключительно важное.
«Мама с детства приучила нас любить и уважать евреев, рассказывала о неправде против них, о преследованиях и погромах», – резюмирует она. (А.Цветаева, с.229)
Я не склонен придавать внешности решающее значение при определении национальности, но вот как описывает Цветаева свою мать: «Высокая худая сильная, темные волнистые волосы, прекрасный мужественный лоб, карие – средней величины – необычайно ясные – немножко жуткие – глаза – длинный с горбинкою нос – грустный, несколько брезгливый рот, стройный овал лица, легко загорающийся нежный румянец: мужественность очертания и женственность раскраски – как у меня! – Покатые плечи, длинная свободная шея, – отсутствие «фигуры» – юношественность». (Записная книжка № 7, 10–11 ноября 1919 г.)
Анастасия не столь щедра на детали, но и она отмечает горбатый нос, черные волосы, темные глаза и покатые плечи, как и у деда. Не самый распространенный тип наружности среди представителей арийской расы. В другом месте, повествуя, как мать показывала им фотографию своей бабушки по отцу, Анастасия говорит об «иноземности», которую