«Папаша и тетя, а особенно папаша, не понимают меня: они все еще воображают, что я ребенок…Папаша, например, вполне уверен в том, что любовь моя была просто вспышка неопытного сердца… что теперь я давно уже все забыла…».
Но и это не все. Из дневника явствует, что молодой человек вовсе не был женат. В разгар их отношений с Марией Александровной он будто бы вдруг письмом известил ее, что у него была связь с другой женщиной и теперь он как порядочный человек должен на той жениться.
Конечно, можно допустить, что дневник, обильно и бездумно цитируемый «кирилловнами», всего лишь позднейшая подделка, но кто автор этой подделки и в чем его цель? У «кирилловен» на такую работу никогда не хватило бы способностей, а у сестер Цветаевых – терпения.
* * *
Да и существовал ли этот «Сережа Э.»? Уж очень похожи его инициалы на фамилию и имя мужа Цветаевой, притом, что фамилии, начинающиеся на «Э», – совсем не часты. Совпадения, конечно, бывают, но выглядят они почти всегда подозрительно.
Не является ли несбывшийся жених такой же книжной выдумкой Марии Александровны, как и прогулка по «пенистому Рейну», с видом на Лорелею, сидевшую где-то на пригорке и расчесывавшую целыми днями свои вечно спутанные волосы? Или его и впрямь придумали неугомонные сестры?
Валерия, хорошо знавшая и мачеху, и Сусанну Давыдовну (Тьо), и компаньонку Тоню, и кое-кого из тех, кто встречался с Мейнами до замужества Марии Александровны, уверенно пишет:
«Жизнь в доме Мейн была очень замкнутой. Молодежи никакой не бывало, девушки до позднего замужества о романе знали лишь по книгам». (В.Цветаева, с.26).
* * *
Несмотря на замкнутость, или, как выражается Цветаева, внешнюю сухость, Мария Александровна была девушкой весьма пылкой. Из рассказов младших дочерей ясно, что до замужества она успела пережить не одну любовь, а целых две. Обе – безнадежные и незабываемые. Другим объектом ее воздыханий был король Людвиг Баварский, утопившийся в озере. Рассказ об этой несчастной страсти существует в двух редакциях, Анастасии и Марины. Предоставляю читателю решить самостоятельно, которая из двух приторнее:
«Он (Людвиг Баварский – К.Ш.) утонул в озере (или бросился в него). Мама с дедушкой плыли по этому озеру на лодке. Мама, сняв с пальца кольцо, опустила с ним руку в воду! разжала руку – и оно, замедленное водой в падении, ушло, затонув, в глубину… Это мы понимали!» (Ася)
«Марина Ивановна любила рассказывать, что ее мать, проезжая мимо Штарембергского озера в Баварии, где утонул при невыясненных до сих пор обстоятельствах Людвиг II, бросила в «волны озера» свое кольцо и, таким образом, обручилась с духом короля.
– Так что кольцо моей матери, – говорила Марина Ивановна, – и до сих пор лежит на дне Штарембергского озера… И выходит, что и я как-то прихожусь сродни этому королю!..». (В. Булгаков. Из неопубликованных записок «Как прожита жизнь». Цит. по: Марина Цветаева в воспоминаниях современников. Годы эмиграции. – М., 2002, с.149).
То, что Цветаева находилось в родстве со многими королевскими династиями, понятно и без подобных веских доказательств. Но не кажется ли читателю, что истории про «Сережу Э.» и Людвига Баварского чем-то похожи?
Для сравнения приведу третью.
«Прощай, мой ненаглядный друг!» – крикнула она и бросилась с обрыва в бушующие волны». («Ермак и Зюлейка», любимый простонародьем лубочный роман, продаваемый на ярмарках по копейке за штуку).
* * *
Дабы читатель мог в полной мере оценить глубину этой любовной трагедии, перед которой меркнут все известные повести о несчастной любви, включая «Ромео и Джульетту», историю Абеляра и Элоизы и рассказ Франчески да Римини, приведу характеристику Людвига Баварского, данную ему В.Шубинским в его превосходной книге о Гумилеве «Зодчий».
«Баварский король Людвиг II, когда-то, в молодости, умный и энергичный политик, сторонник объединения Германии, умело выторговавший своему королевству известную автономию, экзальтированный поклонник и щедрый меценат Вагнера, ведет себя все более эксцентрично. Замки в причудливом псевдосредневековом стиле, катание на лодке в костюме Лоэнгрина по искусственному озеру с подсиненной купоросом водой королю бы простили. Но сумасшествие Людвига развивается. Еще в юности он возненавидел женщин, застав свою невесту в объятиях слуги. С годами мизантропия распространяется и на мужчин.
Людвиг принимает министров, сидя за ширмой, – он не хочет видеть человеческих лиц; он приказывает выколоть глаза не угодившим ему особам или заживо содрать с них кожу – правда, не проверяет, исполнены ли эти приказания, а их, естественно, никто исполнять не думает; он всерьез собирается «продать» Баварию и купить вместо нее необитаемый остров.
11 июня 1886 года Людвига признают безумным и учиняют над ним регентство. На следующий день во время вечерней прогулки со своим психиатром король убивает его, а затем сам топится в озере. Ему был без малого сорок один год.»
Мария Александровна вполне могла и не знать таких подробностей. Возможно, их не знала и ее дочь. Они, разумеется, мелькали там и здесь, в прессе и мемуарах, но Цветаева никогда не давала себе труд выяснить что либо о характере или личности тех, в кого она влюблялась. Ей не раз впоследствии приходилось зажигаться страстью к мужчинам гомосексуальной ориентации, что говорит о полном отсутствии у нее женской интуиции.
Но то, что мать и дочь обручились с безумным королем с садистическими наклонностями, – чрезвычайно показательно. Обеим случалось поражать окружающих своими причудами и совершать неоправданно жестокие поступки.
* * *
По словам дочерей, Мария Александровна верила в Бога, но как-то по-своему. Церковь она не посещала, религиозных обрядов не соблюдала, в Италии сочувственно наблюдала за тем, как молодые анархисты, проживавшие в одном с ней пансионате, объясняли ее маленьким дочерям, что «бога выдумали богатые, чтобы обманывать бедных». Умерла она без причастия, не позвав священника.
Она читала дочерям множество книг, но никогда – Евангелие или Закон Божий.
В какого же бога она верила?
* * *
И еще одна странность. Мария Александровна испытывала жгучую, неукротимую любовь к евреям, подлинную страсть.
В русском образованном обществе конца XIX – начала XX века многие относились к евреям с симпатией или сочувствием; немало было и тех, кто вообще не делал различия между национальностями, но в страсти Марии Александровны было что-то необычное, болезненное. Ибо ни еврейскую историю, ни еврейскую культуру Мария Александровна не знала и даже не пыталась постичь, хотя среди части русских интеллигентов она была тогда в моде; ею, например, увлекался В.Розанов. Ни на иврите, ни на идиш Мария Александровна не говорила.
«Страстная любовь к евреям, гордая, вызывающая,