– Постой-ка, вот ты тут речи произносишь, а время идет: ты, во-первых, меня задерживаешь, а во-вторых, тебя дожидается барыня у ворот, и очень красивая барыня!..
– Я не могу вам более ничего дать.
– Ну, и не давай…
– Да, не дам. Помните, что мне нечего вас бояться.
– Конечно, что же во мне страшного?
– Выдавая меня, вы и сами лезете в петлю.
– Ну, понятно.
– Прощайте!
Перлович встал со скамьи, на которой они оба сидели, и сделал несколько шагов.
– Прощай, брат, – спокойно произнес Батогов и не трогался с места.
Перлович быстро вернулся.
– Батогов, я вам завтра дам эти деньги… – в тоне Перловича зазвучали просительные ноты. – Завтра, приезжайте ко мне на дачу…
– Завтра мне не нужно будет. Ступай же скорее! Ведь говорят же тебе, что тебя ждут.
– Сегодня со мною нет денег… я бы рад, но…
– Не ври, пожалуйста, они всегда при тебе…
– Ах, да идите.
Перлович сел на скамью и черкнул спичкой: загорелся синеватый огонек. Неловко придерживая спичку и в то же время достав из бокового кармана бумажник, он начал отсчитывать деньги.
– Ну, вот, давно бы так, – произнес Батогов, принимая маленькую пачку бумажек. – Юсуп! Лошадей!..
Тут только Перлович заметил, что около них на траве сидел на корточках12 туземец, джигит Батогова.
Непроницаемая темнота охватила всадника, когда Перлович, доверившись зоркости своего чалого коня, рысил к городу. Вдали, почти на горизонте, мелькали красноватые огоньки. Густая пыль не успела еще улечься и почти неподвижно стояла в воздухе.
IV. Оргия у Хмурова
В первой комнате было пусто, у окна стояла только высокая конторка, на ней лежала большая счетная книга в изношенном донельзя переплете, на книге – казачья уздечка. Под конторкою стояла корзинка с посудою, в углу валялись шелковый халат и камер-обскура с выбитыми стеклами. Все это освещалось висячею лампою под круглым металлическим абажуром.
Во второй комнате – пили, в третьей – играли, в четвертой – опять пили, в следующей – опять играли.
Всем, должно быть, было весело.
Громкий говор и смех, вместе с клубами табачного дыма, носились из комнаты в комнату. Словно маяки по берегу в туманную погоду, мелькали нагоревшие свечи, кое-где мигали и теплились голубоватые огоньки на пуншевых стаканах играющих.
Все двери и окна большого дома Хмурова были растворены настежь, и в них заглядывали характерные, узкоглазые, скуластые, то черные, почти оливковые, то медно-красные лица любопытных туземцев.
Несмотря на позднее время ночи, все хмуровские приказчики бойко шныряли по двору по разным делам, ругаясь мимоходом с киргизами, только что прибывшими с большим оренбургским караваном. Длинные ряды развьюченных верблюдов, неподвижно, словно груды камня, лежали вдоль стен двора, пережевывая саман (мелко рубленную солому). Ручной тигр «Маша»1 метался в своей просторной клетке, сверкая разгоревшимися изумрудными глазами.
Шум и гул веселья далеко разносились по городу.
– У Хмурова нынче вечер, – говорил один офицер-линеец другому.
Оба они мерно, нога в ногу, шагали по Большому шоссе.
– Да, что-то гудят.
– А что, зайдем, брат?
– Неловко: я совсем незнаком.
– Ничего, я представлю.
– А ты когда же познакомился?..
– Не помню, как-то на прошедшей неделе, где-то виделись, чуть ли не подрались даже, а впрочем, мы с ним уже на ты.
– Ну, ладно, идем.
– Ты, брат, кажется, в одних под…
– Нет, это – так: белые панталоны в сапоги – по-походному.
Оба свернули с шоссе, перескочили чрез арык и направились полем, куда предполагали.
Спелохватов метал, несколько военных и два господина в штатских костюмах понтировали. Банкомету, что называется, везло, и около него лежала порядочная куча небрежно скомканных ассигнаций.
Перлович только что поговорил с полковником, бывшим у него сегодня утром на даче, и ощущал в своем боковом кармане аккуратно сложенный документ. Полковник походил еще по комнатам, больше для вида, перекинулся кое с кем незначащими фразами и раскланялся с хозяином.
Хмуров, полулежа на турецком диване, рассказывал многочисленным слушателям, как они в бытность свою в Бухаре, вдвоем с приказчиком Громовым, вооруженные одною только бутылкою шампанского, тьфу, бишь, – револьвера в триста шестьдесят пять выстрелов (особенной американской системы), защищались от сорокатысячной армии бухарского эмира.
– Я – бац! бац! бац!.. – говорил Хмуров. – Передние повалились, задние – тягу, потеха, право! Громов вдогонку – хлоп! я опять – бац!.. Посылают за артиллерией и возобновляют атаку.
– Эка врет, эка врет, – ворчит сквозь зубы Спелохватов, до слуха которого доносятся отдельные фразы любопытного рассказа.
– Наконец, вступили в переговоры… Что же это Марфа Васильевна не едет? – обратился рассказчик к Перловичу, который пробирался между игорными столами.
– Не знаю, право. Она уехала, не дожидаясь меня.
Кубок янтарный
Полон давно…2 —
хватили хором несколько голосов.
– Семь верблюдов с сахаром и четыре с разною галантереей – итого одиннадцать, а остальные девять – все под вино… – говорил рябоватый господин с сильным еврейским акцептом. – Ну, хорошо, я так и распорядился… Цто зе?.. Проходит неделя – нету… другая – нету… Пису к коменданту…
– Придется зимовать в фортах – это случается.
– Да, но ведь теряется время, согласитесь сами… А все отчего?.. Эмбинские киргизы взялись доставить только до форта «Первого», а там передать казалинскому караван-баше, а те цену подняли вдвое и верблюдов не дают. Какие зе тут контракты?
– Стакнулись косоглазые мошенники, и остановилось дело…
– Послушайте, Захо, – сказал Перлович, подойдя к говорившему. – Не вы одни жалуетесь на эти неудобства. Вон и тот, и этот, – Перлович ткнул пальцем по разным направлениям, – все одна и та же песня, а между тем совершенно от нас зависит переменить обстоятельства к лучшему…
– Позвольте, как же это от нас?..
– У меня есть проект: если мы, негоцианты, обсудим его все сообща, то, может быть, и придем к каким-либо результатам.
– Мы слусаем…
– Теперь не время распространяться, а вот вы заезжайте на днях ко мне на дачу, – мы и потолкуем.
Хмуров, пошатываясь, подошел к Перловичу.
– Пойти разве наказать его? – мигнул он глазами в ту сторону, где Спелохватов обирал своих понтеров. – Идем в долю… Да, пойдем же… – Хмуров взял Перловича под руку и почти силою потащил к столу.
– Сейчас банк затрещит, – провозгласил он, проталкиваясь к столу. – Настоящие игроки идут… Э, бык – алле…
– Я сказал, что не стану играть.
– Не мешайте, господа, – коротко обрезал Спелохватов, задержав талию и отмечая что-то мелом.
– Алле, – черт побери, и жуэ, говорят тебе.
Хмуров не то