Мы поселились с Яшкой в урочище «Овсяник». Место здесь было спокойное и удобное. Каждую весну здесь жил медведь, привлекаемый ранними проростками травянистой растительности, которые в изобилии появлялись на пологом, обращенном к солнцу склоне луга. Я знал, что для Яшки здесь корма будет достаточно, но упустил из вида «медвежий» характер истинного хозяина «Овсяника». Первая ночь прошла спокойно. Днем Яшка с удовольствием кормился сочной зеленью, громил высокие кочки, добывая едва проснувшихся муравьев, а в развалинах старого сарая долго копал мышей. В сумерках я еще видел его горбатый силуэт вблизи ручейка, протекавшего в низине. Когда совсем стемнело, метрах в семидесяти от поляны громко и длинно проревел медведь! Яшка ухнул, потом фыркнул – и все смолкло. Из-за темноты я не видел, куда делся Яшка, а расслышать что-либо так и не смог, как ни напрягал свой слух. Около полуночи опять в том же самом месте дважды громко и сердито рявкнул медведь. Скрипучий, грозный рык его долго стоял в ушах, так что я вполне разделял беспокойство Яшки: наш сосед оказался неуживчивым и упрямо заявлял свои права на «Овсяник». Я решил поискать утром другое место, не будучи уверенным в том, что нам удастся выдержать конкуренцию. Приняв это решение, я плотней завернулся в кусок брезента – весной ночи в лесу сырые – и уснул.
Утром первым делом я попытался разыскать Яшку. Ходил в разных направлениях, подавал звуковой сигнал, разбирался в следах, оставленных и Яшкой, и ворчливым хозяином «Овсяника», но «своего» медведя так и не нашел. Решил, что Яшка ушел домой, – там ему жилось спокойней, – и к обеду был уже за домашним столом. Однако Яшки в вольере не оказалось. Не появился он у клеток и вечером. Мы ждали еще целые сутки, а потом я пошел на «Овсяник» искать его следы. Не сразу и не без труда мне удалось вытропить медвежонка от «Овсяника» через заповедник до «Токовья» – за одиннадцать километров! Много раз я терял след, подолгу искал его, делал маленькие и большие круги, старался угадать, в каком направлении пошел Яшка дальше. Иногда даже сомневался, тот ли след веду, но все же удалось найти первые лежки, где медведь отдыхал, первые кормовые точки, где он ел траву, а замеры следов показали, что это именно мой медведь. От «Токовья» след Яшки потянулся дальше, к деревне Москалевке. Здесь, разбираясь в следах, я обнаружил, что Яшка чего-то сильно испугался, когда проходил по краю поля. Видно было, что здесь он спокойно кормился проростками злаков, но потом рванулся в сторону леса, о чем свидетельствовал сорванный с места лапами зверя кусок дерна. Предполагая, что Яшка мог испугаться кого-то из находившихся на поле людей, – в это время шел сев овса, – я походил окрест и обнаружил закопченый войлочный пыж. По Яшке стреляли! Мне удалось разыскать «охотников», и я узнал, что в перерыве между работой, когда трактор ушел за зерном, кто-то из сеяльщиков увидел расхаживающего по краю поля медведя. Деревня была рядом, и один из рабочих, молодой парень, быстро сбегал за ружьем. Когда он пытался подкрасться к медведю на выстрел, мишка его заметил и бросился к лесу. Поспешный выстрел не достиг цели. Я пытался объяснить этим людям существующие правила охоты на бурого медведя, но скоро понял всю бесполезность нашего разговора: сеяльщики переглядывались между собой, глумливо улыбались, всем своим видом показывая, что такого чудака они видят в этих краях впервые. На том мы и расстались.
После выстрела Яшка ушел за несколько километров через лес к деревне Туд. Но там не остался, а развернулся и пошел назад, к Москалевке. Как в деревне Туд, так и в Москалевке оставалось всего по несколько жителей. Вероятно, у Яшки проявлялась определенная, слабо выраженная тяга к проживанию около глухой деревни. Я так думал потому, что Яшка два года прожил вблизи поселка Заповедный. Целые сутки я протоптался на месте, пока, наконец, разобрался, что Яшка не стал жить в этих местах, а ушел обратно в безлюдное урочище «Токовье». На следующий день я пошел по его следам и неожиданно, в полдень, наткнулся на Яшку. Медведь усердно метил дерево-маркер! Он был так занят этой важной работой, что совершенно не слышал, а может, и не обратил внимания на мой приход. Пользуясь случаем, я сделал несколько поспешных снимков, сетуя на слабую освещенность, которая всегда присутствует в густом лесу. Зато вдоволь насмотрелся, как уже подросший медведь «работал» около дерева-маркера. Вот Яшка обошел вокруг нетолстой, всего в двенадцать сантиметров, елочки, на которой виднелись старые закусы и задиры, темные, застаревшие потеки смолы. Понюхал кору, вплотную приставив толстый черный нос, поднялся на задние лапы и весь вытянулся, стараясь понюхать самый верхний задир-метку, но ростом еще не вышел и до метки так и не дотянулся. Яшка долго топтался на задних лапах, и я думал, что он оставит эту затею с верхней меткой, но медведь обхватил елку лапами и ловко залез на нужную высоту. Там он понюхал старый задир и закус, поворачивая голову из стороны в сторону, а потом и сам, ухватив клыком кусок коры вместе с древесиной, с треском оторвал кусок так, что остались торчать тонкие белые щепки! Еще раз все обнюхал, – и свою метку, и чужую, – а потом слез, стоя на задних лапах, повернулся спиной к стволу и стал старательно тереться о елку холкой, а потом и головой, задирая ее вверх так, чтобы достать кору лбом. Около дерева-маркера еще видна была старая следовая метка – старательно вытоптанные в грунте лапами медведя округлые лунки. Яшка отошел от дерева, понюхал следовую метку и прошелся по ней, точно ставя свои лапы в лунки метки. При этом он весь напружинился, приподнялся на вытянутых, негнущихся ногах и пошагал, раскачивая тело из стороны в сторону, стал даже как-то больше ростом и шире в плечах. Я не шевелился, и медведь, кажется, меня даже не заметил! Через минуту он уже бесшумно скользнул в заросли леса, а я сел поудобней и принялся описывать только что наблюдавшееся поведение.
Обосновался Яшка в урочище «Горелый пень», которое располагалось в полутора километрах от деревни Большие