— Это да, места знатные! А сами издалека? — старичок явно был не прочь побеседовать и никуда не спешил. Годов так с восьмидесятых, пожалуй.
— С Подмосковья мы. К деду под Брянск катались, вот с ним и возвращаемся, — продолжал я вежливую беседу.
Седой как лунь водитель УАЗа только сейчас, кажется, заметил Сергия. И внезапно вытянулся по струнке. Я запереживал было — а ну как его инсульт хватил?
— Батя? — выдохнул он, схватившись правой рукой за сердце.
— Говорил я про отца нации? Вот вам, пожалуйста, — хмыкнул Ося Речью.
— Болтун, — так же пробурчал в ответ Хранитель, внимательно разглядывая старичка.
— Петро, ты, что ли? — произнёс он уже вслух.
— Я, Сергей, я! Ох, довёл Бог встренуться на старости-то лет! Какими судьбами? Коли нет спешки — в гости заворачивай, тут я, в Хлепне́, где и был, — помирать дедок, видимо, раздумал: частил, как пулемёт.
— То однополчанин мой, Петя, — представил его нам полный загадок лесник. — А это вот родня моя, Петро: внук Ярослав, Алиса внучка, Павлушка-правнук и Лина, подружка внучкина.
— Вот так встреча, Матерь Божья-то! Не чаял уж хоть кого из наших увидеть! Да как под руку толкнул кто — скатайся, Петро, к куму-то в Печоры. А мы ж с ним третьего дня только виделись, в храме, на службе. Ну, думаю, поеду, раз такое дело, — однополчанин продолжал тараторить, дребезжа, как тачка с пустой посудой. Или сорока над полем.
— Всё тот же Петька-балабол, — усмехнулся Сергий, — под обстрелом, бывало, как заведёт свои байки с перепугу — не поймёшь, с чего хуже: то ли с мин, что немец сыплет, то ли с трепача этого!
— Да я ж на радостях, Батя! Дед-то ваш героический меня, помню, своими руками из-под земли из воронки вынул да в палатку к доктору оттащил на плече. Ты, смотрю, и сам всё тот же — ломом не перешибить! — да, в части скорострельности новый знакомец был исключительным человеком.
— Хорош молотить-то, Петька! — поднял ладонь Хранитель, и старичок замер, едва только каблуками не щёлкнув. — Яр, заскочим в гости? На пару часов. Уважить бы, а?
Пропасть мне пропадом! Дед, звавший князя, воеводу Боброка, Митяйкой, спрашивал у меня разрешения!
— Грех не уважить, деда, — подключился обратно я. — Святое дело, друга встретил. Давай, дед Петя, показывай, куда ехать — мы следом.
В машину заскочили, будто дождь с минуты на минуту собирался — мигом. Я едва вспомнил, что отряхнуться бы после сидения на обочине не помешало. И то только после того, как Энджи пару раз хлопнула меня по заднице, сбивая пыль и песок.
Реликт Ульяновского автопрома вывернул влево передние колёса и развернулся прямо тут, наплевав, как местный, на двойную сплошную разметку. Но выждав, пока до следующей встречной не окажется достаточно места, чтобы и нам за ним успеть — машины неожиданно поехали гуще. Наш шведский линкор встал в кильватер скрипучей и свистящей таратайке и проследовал за ней. За мостом через Вазузу мы свернули направо, проехав по пыльной деревенской дорожке — две желтовато-белых колеи на короткой жесткой зелёной травке — до дома, перед которым УАЗ встал, свистнув залихватски, с какой-то даже гордостью. Домов и изб по этой улочке было десятка два.
— А что, дед, «чёрные» в деревне есть? — спросил я у Хранителя вслух, с интонацией какого-то старого кино. Там, в оригинале, были белые. Или красные, уже не помню.
— Навряд ли, — отозвался тот в тон, глядя по сторонам, — места тут глухие. С тех пор, как война прошла, ничего, вроде как, и не поменялось. Домов только богатых понатыкали буржуи какие-то.
Да, некоторые из построек, особенно ближе к концу улицы, где виднелась приземистая церквушка, наводили на настойчивые мысли о классовом неравенстве.
— Тебе бы торбу какую завести, — предложил я, — а то ты с этой банкой наперевес на дурачка деревенского похож.
— Тебе торбу хоть на башку надень — дурака не спрячешь, — не остался он в долгу, под хихиканье девчонок.
— Оба вы — дурни, старый да молодой, — неожиданно сообщил Ося. Почему-то грустно, как мне показалось.
Изба деда Пети, как он велел себя называть, была по правой стороне дороги, в ряду таких же, от церкви шестая. Почему-то справа были именно обычные деревенские дома, с палисадниками и дворами позади. А слева толпились и даже как-то нависали над улицей двух- и трёхэтажные хоромы совершенно разных стилей. Особенно запомнился домина, наверху которого было что-то вроде пентхауса или оранжереи — типа здоровенной застеклённой полностью беседки площадью квадратов двести. Чем и как они там, интересно, зимой отапливали этот аквариум?
Дом, куда нас пригласил хозяин, был выкрашен яркой светло-зелёной краской, с нарядными белыми наличниками вокруг каждого из трёх окон, что выходили на улицу, и даже вокруг чердачного наверху. Шифер крыши местами устилал мох. Возле дома росла большая старая яблоня. Точь-в-точь такая же, какую срубили в этом году новые хозяева нашего старого дома в Вороново. И яблок на ней, нарядных, в крупную красную крапину, было видимо-невидимо. И дух от них, нагретых поднявшимся почти в зенит Солнцем, шёл головокружительный. Павлик тут же затребовал себе одно. Или два — не было понятно. Дед Петя придирчиво выбрал самое спелое, подышал на него и обтёр о фланелевую рубашку. Алиса вежливо поблагодарила, взяла яблоко и контрольно вытерла своей футболкой. Ну, теперь микробам точно ходу не было. Павлик вгрызся в «боровинку», урча, как камышовый кот.
В доме было чисто, но явно не хватало женской руки. Хозяин сунулся было в кухню, гремя ящиками и посудой. Девчата как-то незримо-ловко оттёрли его обратно, хотя деревенскими статями похвастаться не могла ни одна из них. Пара каких-то уточняющих фраз, вроде: «что можно брать?» и «да всё, что увидишь, то и бери, внучка!» — и дед уже сидел напротив фронтового товарища, вспоминая какие-то одним им известные события и имена. Если я хоть что-то понимал — фронтовикам сейчас должно быть под сотню или около того. В плане Сергия вопросов не возникало, а вот Петро на сто лет не тянул никак.
Алиса с Линой выставили на стол, накрытый хрустящей, чуть желтоватой скатертью, миски с салатами, хлебницу и продолговатый хрустальный кораблик