Картина была детской, местами непонятной, но Тина так оживленно говорила, что мне только и хотелось слушать.
– Прочитаешь мне сказку?
И как я мог отказать, когда она так смотрела?
Всегда думал, что есть только одна женщина, способная меня погубить. Но оказалось совсем не так. Теперь их две. Первая находилась в соседней комнате, а вторая, сейчас стояла прямо передо мной. Услышав ответ, Тина захлопала ладошками, и сказала, что надо почистить зубы.
– Это важно для здоровья зубов, – причитала маленькая бестия, когда мы оказались в ванной, а потом, эта же бестия, сказала ждать за дверью, пока наденет пижаму. Андреа не мешала нам. Я видел, как она мимолетом проходила мимо комнаты, но виду не подавал.
Спустя несколько минут, Тина открыла дверь. Фисташка была в фиолетовой пижаме с пони, и хмуро держала расчёску.
– Ты расчешешь мне волосы, – и это был совсем не вопрос, а утверждение. Она пыталась сделать это сама, но ещё больше запутала локоны. Наверное, поэтому её щеки покраснели и надулись.
Я улыбнулся, не в силах сдержать распространяющееся тепло в груди. Взял Тину пальчиком за маленькую ладонь, и повел к кровати. Девочка села на край, развернулась спиной, и собрала ноги по-турецки.
Взял протянутый гребень, и начал, как можно аккуратнее проводить по длине густых черных волос. У Андреа волосы были намного светлее, более шоколадного оттенка, но волосы Тины совершенно другие. Они густые и угольно чёрные. Такие, в свое время были у моей мамы. Помню, как она расчесывала их перед зеркалом в темноте, при освещении тускло горящих восковых свечей, когда из-за неоплаты отключали свет.
Тина игралась с тенью своих рук при свете прикроватной лампы. Я расчесал волосы, и фисташка довольно улеглась, протянув книжку. Сев у изголовья, открыл сказку и начал медленно зачитывать. Этот маленький мир и сам момент так поглотили меня, что не сразу понял, как Тина давно сопела, уткнувшись лицом в мягкую игрушку ворона, а сказка почти подошла к концу.
Прикрыл книгу и посмотрел на дочь. Длинные реснички трепетали, а на губах цвела спокойная улыбка. Я не хотел уходить. Заканчивать маленькую сказку, которая успела поглотить меня. Показать, что я потерял за эти пять лет; не видел, как росла моя дочь, её первые шаги, первые зубы и слова. Это заставляло так больно сжаться сердцу. Но я оставил свою злость на потом. Внимательно смотря на дочь, провел пальцами по её волосам, немного наклонился и поцеловал в лоб.
Аккуратно и тихо встав с кровати, выпрямился, и подправив водолазку, обернулся в сторону двери. Она была приоткрыта, и Андреа не успела спрятаться. Или она и не пыталась? Вышел к ней в коридор, и птичка прошла в детскую, подошла к дочери, и поцеловав на ночь, приглушила ночник, а потом присоединилась ко мне. Детская за ней закрылась, оставляя нас в тёмном коридоре. Только светлый свет от прихожей освещал стены.
– Я не смогу так дальше, – тут же признался, немного понизив голос.
Коридор был узким. Андреа стояла слишком близко. Её запах медленно оккупировал лёгкие. Хотелось наклониться, взять ее локоны и вдохнуть этот аромат глубже. А ещё эти губы. Невозможно было оторваться. Хотелось заполучить. Но больше всего, я нуждался в самой Андреа. В её тёплой улыбке и надутых губах, остром языке, который мог уколоть лишь одним словом. Нуждался в её чертовом присутствии. Как бы банально не звучало, без птички мир казался потускневшим. Как раньше. До её появления.
А сейчас мы будто вновь в самом начале. В том самом, когда она была совсем рядом, но я не мог её коснутся. Андреа была словно тень, которую ты никак не можешь поймать.
– Чего дальше? – тихо спросила птичка, приподняв подбородок, чтобы встретиться с моим взглядом.
– Ты знаешь, чего, – хмурюсь.
Как бы я не изменился, и далее по списку, говорить красиво и правильно, все ещё не умел. Романтичность не мой конёк.
«А что тогда? Твой конёк, смотреть, как другой мужик занимает твоё место?» – злобно процедил голос внутри.
Захотелось ударить кулаком в стену, но сон Тины был важнее. Я не мог себе этого позволить.
– Я хочу услышать, – запредельно тихо прошептала дьяволица.
Совершенно серьёзно. Без какой-либо насмешки.
Она хотела поговорить.
– Правда хочешь услышать? – внезапно злость окутала лавиной. Внутренний голос перешёл в опасную зону. Теперь Даниэль Грассо Конселло сгорал от ревности. Я надвинулся на Андреа, прижав ее к стене. Она, как и всегда, упрямо дернула подбородком. – Хочешь услышать, что каждый день, я думаю, как бы не пробить череп этому самому Маттису? Услышать, что я умираю от мыслей, что тебя касается другой? Как горит моё сердце, от осознания, что, сидя напротив своего ребёнка, я не могу быть ей отцом? – ещё один шаг, и Андреа некуда деваться. Дьяволица прижалась ладонями в стену, но все еще с вызовом смотрела в мои глаза, – Тогда услышь Андреа. Я умираю. Ты заставляешь меня гореть в этом чистилище. Ты держишь меня «между». Так реши уже: пустишь ты меня в рай, или дашь сгореть в аду?
– Я любила тебя, – внезапно выдала птичка, и кажется теперь, я точно оказался на том свете. В ее взгляде промелькнула боль и тоска, а самое страшное: разочарование. – Я так сильно тебя полюбила, Даниэль, что отказалась от свободы, но ты был для меня этой свободой, – её глаза превращаются в два стекла, которые вот-вот и разобьются вдребезги, – Я ведь доверила тебя самое важное: свое сердце, – Андреа оттолкнулась от стены, и я отошёл на шаг, когда она толкнула меня в плечо.
– А что сделал ты, а?! Что сделал ты, Даниэль? – лицо дьяволицы исказилось ненавистью.
– Я доверила тебе самое дорогое, а ты и это уничтожил! – повысила Андреа голос, – Я не делала ничего, кроме как любила тебя! Я ведь доверяла тебе, как никому прежде! – ещё один толчок в плечо.
Не сопротивляюсь. Если бы эта женщина изъявила желание убить меня, я бы пал у её ног, моля о смерти. И это только малая часть. Ведь Андреа была всем. Всегда. Она была на пьедестале. Моей королевой.
– Как мне тебя простить? – всхлипнула в безвыходности птичка, – Скажи, как, Даниэль, – слезы полились по её щекам, а голос сломился. Андреа