– А куда это ты убегаешь, фисташка? – повернул дочь к себе, наконец остановив все попытки убежать.
Тина скрестила руки на груди, закатывая глаза.
– Зачем ты меня поймал? Я вообще-то к другу шла, – злобно сверкнуло не довольствие в ее зрачках.
– И к какому другу? А мама разрешила?
Явно провинившись, Тина легонько покачала головой.
– Ну как бы…да
Она врала. И это была так очевидно, что смешно. Я держал свою дочь на руках, и ее глаза так напоминали мне глаза Андреа, только на оттенок темнее. Хотелось смотреть в них и смотреть, готовый пасть жертвой.
– Ну и как бы нет, да? – перестать улыбаться я не мог, это получало само собой.
– Киран пообещал пойти со мной к морю, – призналась фисташка, заглядывая в мои глаза.
Девочка говорила со мной на чистом итальянском, что удивляло. Андреа не дала забыть дочери о родине, что грело душу. Она не забывала, и, наверное, даже скучала. А кто не скучает по родному?
– Я хотела попробовать позвать папу. Ты отпустишь меня? Только маме не говори, она будет грустить, – поджала губы девочка, – Она всегда грустит, когда я говорю о папе.
Что-то в груди с треском надломилось. Ничто не делало так больно, как осознание, что я держал своего ребёнка, а этот ангел не знал, что я ее отец. Да, я с лёгкостью мог заявиться, раскрыть правду, забрать дочь, и никто не смог бы помешать этому. Но я не мой отец. Это подло, а я уважал решение Андреа. Она должна прийти к этому сама, когда поймёт, что хочет рассказать.
Не успел ответить. Громкий голос птички перебил нас.
– Тина! – испуганно, Андреа подбежала к нам в одном домашнем платье и тапочках, – Ты что здесь потеряла? – она вырвала дочь из моих рук, и неожиданно мне стало холодно. Господи, и как я жил все эти пять лет? Без этой детской улыбки и ангельского голоса?
– Мам, а можно дядя Даниэль поужинает с нами? – приобняв Андреа и поцеловав в щеку, Тина мастерски избегала ругани от мамы. Хитрюга. – Я хочу показать ему свои игрушки.
Андреа откажет. Я знал. Она желала, как можно дальше держаться от меня, но не точно сближать нас с дочерью.
– Тина, давай я…, – собрался отказаться, но Андреа опередила:
– Все хорошо, – она взглянула на меня выразительными зелеными глазами, немного подведенными карандашом, что делало взгляд еще более кошачьим. – Я приготовила пасту, зайдешь?
Я не знал, что сказать, явно ошеломленный, но яркая улыбка Тины заставила собраться.
– Я голоден как раз, – кратко сорвалось с губ.
– Ура! – захлопала в ладоши Тина.
– Вот и хорошо, – поцеловала Андреа дочь, избегая мой взгляд.
Дав знак Торри, что он свободен, пошел за девочками. Тело наконец окутало тепло, а ноздри приятно защекотал запах томатов с запеченным сыром. Пахло так вкусно, что живот отчаянно заурчал.
– Идите мыть руки, – приказала дьяволица, – Я пока наложу еды.
Тина сняла свой синий плащ и желтую шапку, потом взяла меня за мизинчик и повела в ванную комнату.
– Пойдем! – радостно воскликнула девочка.
Ловлю себя на мысли, что приятно приходить домой и слышать радостный голос своего ребенка, чувствовать запах приготовленной женой еды. Знать, что тебя просто ждут. Ждет твоя семья.
Мы с Тиной вымоли руки, я послушал о свойстве ее детского мыла, названиях ее шампуней, зубной пасты и уток, что словно солдатики, были построены в строй на бортиках ванны. Потом, мы подошли ко столу. На нем уже стояли дымящаяся паста и горячий чай.
Тина расположилась на свой маленький стульчик с красивой красной вышивкой, в предвкушении потирая руки.
– А где «этот»? – спросил, как-то между слов, сев рядом с Тиной. Андреа подала хлеб и усмехнулась моим словам.
– Он не «этот», Даниэль, – поставила она хлебницу на стол, – Его Маттис зовут, и Маттис задерживается на работе, – наконец, дьяволица села и принялась за свою еду.
Приступив, подумал, лучше этому Маттису вовсе не приходить. Сегодня мое настроение твердило разбить кому-нибудь морду.
– Дядя Маттис часто задерживается на работе, – добавила Тина, оттягивая пасту от тарелки, – Он психолог, а ты, дядя Даниэль, кто? – она смотрела так внимательно, застав меня врасплох.
Андреа замерла, как и я, не знавший, что сказать.
– Я…
Было ощущение, что даже если я скажу, что мафиози, Тина скажет: «Вау! Здорово!»
Но, конечно, я этого не сделал.
– Я бизнесмен, – подмигнул фисташке.
Та вытянула маленькие губы в «о», и задала следующий вопрос:
– А что ты за бизмисмен? – смешно и неправильно выговорила Тина, заставив краткому смеху вырваться наружу.
Андреа глядела за нашим разговором, и тоже улыбалась. Она выдохнула, когда я соврал. Будто и вправду могла подумать, что я способен говорить ребёнку о мафии.
– Ну…, – задумчиво откинулся на спинку стула, – Можно сказать, я создаю некоторые вещи и отправляю их в море другим бизнесменам.
Отчасти это правда.
– А что создаёшь? – не унималась Тина.
– Вино и сыр.
Это было правдой. Легальный бизнес помогал изо дня на день скрывать другую сторону медали. В остальном, наше дело состояло из перевозки оружия. Наркотики стали табу в нашем клане. Конечно, это вызвало ужасный шум, и вызывает его по сей день, но я всегда был против порошка. Эта дрянь губила жизнь миллионов. И это не пистолет, которым ты выстрелил и убил. Наркотики как яд. Они медленно съедают, разрушают жизни, сводят с ума и убивают. После смерти отца, я прекратил поставлять героин. Это был трудный шаг, но, когда я сделала это, с плеч упал тяжёлый груз.
– Я обожаю сыр! – завопила фисташка, – Это так вкусно-о-о! – её губы растянулись в широкой улыбке, а глаза засверкали.
– Еда уже остывает, – вмешалась Андреа. Я видел, как она задумалась, смотря на нас с Тиной, и только сейчас пришла в себя, – Доедайте уже.
– А десерт? – уставилась Тина на маму, – Ты обещала мороженое, – хитро улыбнулась фисташка. Этой дьяволице номер два, оставалось только потереть ладонями, чтобы стать похожей на хитрую лису, – Шоколадное!
– Хитрюга, – вырвалось одновременно и у меня, и у Андреа.
Мы переглянулись, и не прошло и секунды, Тина задала новый вопрос.
– А почему ты приехал сюда, дядя Даниэль?
И мне пришлось отвечать на вопрос, сглаживая углы для дочери.
Вечер прошёл быстро. После еды и десерта, Тина унесла меня в комнату, а Андреа осталась убираться на кухне. Фисташка показала мне все, вплоть до разноцветных резинок.
– Смотри, я нарисовала