– Я и не разбираюсь, – усмехнулся помощник отца. – Но я много путешествую по делам сэра Джереми. Один раз в Ситае точно так же обжегся.
Они замолчали. Лорейн еще держала палец в воде, чувствуя, как уходит боль. Она вдруг вспомнила, что имя Эшли тоже связано с растением. По-древнеритански «эш» означает «ясень».
– Я должен идти. Экипаж, наверное, уже ждет.
Лорейн кивнула, она уже поняла, что его отъезд неизбежен и ее уговоры ничего не изменят. Осторожно вытерев ладонями лицо, чтобы на нем не осталось следов слез, она поспешила за Эшли, чтобы проводить.
На крыльце ждал Павел Алексеевич. Он сердечно попрощался с помощником отца, а вот Роберт не появился.
– Вы справитесь, мисс, – сказал Эшли на прощание, прежде чем вскочить на подножку коляски, а потом махал шляпой, пока экипаж не скрылся из виду.
За забором шумел лес, над ухом Лорейн жужжала надоедливая мошкара, за домом слышался приглушенный говор работников на чужом языке, но едва ли Лорейн замечала все это, погруженная в печальные раздумья. Единственный близкий человек уехал, она осталась одна среди людей, которым явно не была нужна, и словно в подтверждение ее мыслей из открытых окон первого этажа донесся взрыв хохота и звон бокалов. Ее муж прекрасно проводил время со своими друзьями и явно не вспоминал о молодой жене…
* * *
Усадьба Эрдманов стояла на холме, и территория ее была невелика. Со всех сторон ее обступал лес, начинаясь сразу за воротами. Дорога от ворот спускалась вниз в небольшую деревушку, а затем терялась где-то между следующими двумя сопками. Лорейн часто смотрела на нее из окна, и вид этой дороги, уходящей вдаль, будил в ее душе тоску по дому.
Прошло две недели со дня свадьбы. Общая спальня пустовала. Лорейн надеялась, что Роберт предпримет какие-то усилия, чтобы познакомиться с женой поближе. Но он не стремился к общению, а скорее ее избегал.
Сидя напротив за столом, Роберт разговаривал с ней не больше того, сколько требовала простая вежливость, а на ее попытки завести беседу отвечал односложно. С утра он обычно отправлялся на конную прогулку, а после обеда уезжал с друзьями. Возвращение его бывало слышно на весь дом: пьяный хохот прерывался препирательствами с отцом или бранью, адресованной слугам. В таком состоянии видеть его Лорейн и вовсе не хотелось, несмотря на то что в присутствии жены он делал благопристойное лицо.
Лорейн проводила много времени в саду. В хорошую погоду она могла гулять там весь день, делая зарисовки или читая книгу на полюбившейся ей скамье под яблоней. В дождливые дни она писала письма домой в своей комнате. Когда накопилось несколько штук, слуга отвез их на почту в город.
Сад отделяла от леса кованая ограда. За ней будто начинался другой мир. Густые кроны старых деревьев пропускали мало солнечного света, создавая вечную тень. Но там кипела жизнь: пели птицы, ветер шевелил листву, стволы поскрипывали, а ползучие растения обвивали металлические прутья ограды. Лорейн видела иногда, как садовник срезает их. Порой, когда она одна сидела на скамье, ей казалось, что из леса кто-то наблюдает за ней. Или же на нее смотрел сам лес?
* * *
В отличие от безразличного Роберта, его отец отнесся к ней очень тепло. При ней Павел Алексеевич лучился добродушием. За столом он смущал Лорейн расспросами о ее семье, о сестрах и о жизни в Ритании. Лорейн не привыкла к такому интересу к своей персоне и старалась перевести разговор на рассказ о путешествии или о красотах родных мест.
Павел Алексеевич объяснил Лорейн, что им с Робертом придется жить в «Елене» до осени, а потом для супругов будет готов новый дом. Он должен был стать подарком к свадьбе, но строительство затянулось дольше срока.
– Рабочие обещали управиться до сентября, – говорил он в один из вечеров за ужином, отправляя в рот кусочек картофелины. – Но кто им поверит? И все же я надеюсь, что до первых морозов вы сможете туда переехать. Место просто замечательное! На берегу моря!
– Это потрясающе! – отозвалась Лорейн, представив тихое побережье. – Я бы хотела съездить туда и посмотреть на дом!
Но Павел Алексеевич покачал головой.
– Далековато, милая моя Лора. Дорога там не из лучших. Впрочем… – он поразмыслил и добавил, обернувшись к сыну. – Если бы Роберт сопроводил тебя, я был бы спокоен.
Эрдман-младший бросил на него равнодушный взгляд и вытер рот салфеткой, заканчивая трапезу.
– К сожалению, не смогу, я страшно занят.
Добродушие тут же слетело с Павла Алексеевича.
– Чем это, позволь узнать? – прошипел он.
– Своими делами! – отрезал Роберт.
– Ты мог бы отложить их ненадолго и составить компанию своей жене.
– Это вряд ли.
И хотя, говоря это, Роберт смотрел на отца, Лорейн сильнее сжала в пальцах вилку. Почему он так избегает ее общества? Что она ему сделала?
Лицо Павла Алексеевича побагровело, но до того, как он успел что-то сказать, Роберт встал и, бросив салфетку на стол, удалился.
Воцарилась неловкая тишина, а потом Павел Алексеевич устало произнес:
– Не принимай это на свой счет, Лора. Роберт злится на меня, а не на тебя. Когда вы переедете в собственный дом, все изменится.
Но Лорейн не была так уверена. Скорее наоборот. Ей казалось, что Роберт сидит с ней за одним столом только ради отца. Кто знает, как он станет вести себя, когда некому будет следить за соблюдением приличий?
Расстроенная, она сослалась на плохое самочувствие, пораньше ушла в свою комнату и позвала служанку, чтобы помогла ей приготовиться ко сну.
Лорейн теперь знала, что ее рябую камеристку звали Дашей – сложное имя для ританского произношения. Сперва у Лорейн выходило что-то вроде «Дас-ша», но вскоре она научилась произносить его почти без акцента.
Вообще ей потребовалось время, чтобы привыкнуть к местному языку. В отличие от ее учителя и от отца, которые чеканили тусские слова, точно золотые монеты, Павел Алексеевич говорил быстро, речь его бежала бурной рекой. Поначалу Лорейн приходилось прилагать немало усилий, чтобы его понимать, но теперь это уже не составляло труда для нее. А вот слуги иногда удивляли незнакомыми словами.
И только Роберт говорил мало и неохотно.
Пока Даша расчесывала перед сном ее непослушные пряди, Лорейн сидела на банкетке перед зеркалом и думала о поведении Роберта за столом. Ее отражение с досадой кусало губу.
– До чего у вас красивые волосы, сударыня! – вдруг сказала камеристка.
Эти простые слова заставили Лорейн вцепиться пальцами в край банкетки. Красивые у нее волосы или нет не имело никакого значения, потому что мужу она не нравилась. Иначе как объяснить его надменное безразличие? В глазах ее отражения заблестели слезы.
Это не укрылось от взгляда камеристки. Даша перестала водить гребнем и сказала:
– Я служу в доме Павла Алексеича много лет. Роберт Палыч похож на своего отца: если что вобьет себе в голову, то его трудно разубедить. Боюсь, он решил, что вы одна из чопорных ританок, каких описывают в газетах и играют в пьесах.
– Я? – Лорейн обернулась и посмотрела на служанку в упор. – Да ведь он сам боится сказать мне лишнее слово, будто я ританская королева!
Даша смутилась и снова взялась за гребень.
– Уж простите, сударыня. Я слышала, что вы родом из горного края и даже лазали по скалам. Вот я и хотела сказать, что вы не похожи на здешних девушек, с которыми привык иметь дело Роберт Палыч, как ваши острые скалы не похожи на наши мягкие сопки.
Такое сравнение пришлось по душе Лорейн и немного прояснило ситуацию. Она и не подозревала, что производит такое впечатление.
– Вы бы проявили к нему расположение, интерес. Сделали бы первый шаг навстречу, – продолжала Даша.
Первой проявить интерес к мужчине? Такое Лорейн в голову не приходило и даже показалось неприличным. В ее доме все первые шаги делал отец, и он бы точно не одобрил такое поведение. Но при мысли об отце и о доме Лорейн вспомнила, что рассталась и с первым, и со вторым навсегда. Здесь ей придется самой преодолевать трудности.
– Но я совершенно не знаю, что делать! – беспомощно проговорила она, повернувшись к Даше. – Роберт даже не смотрит на меня лишний раз. Я не хочу, чтобы