Сначала весь спектакль выглядел весьма наигранно и нелепо, но Анастасия завела всех настолько, что несговорчивая Барбара возбудилась так, что вела себя совершенно естественно. А я, по приказу Насти, брал блондинку с силой. Настя же при этом крепко держала её раздвинутые ноги и целовала в белоснежные груди. Менялись роли и позы, и временами мне чудилось, что я оказывался совсем лишним в их женском слаженном тандеме. Я потерял счёт общим финалам сладострастия. Уходя через полтора суток из нашего номера, Барбара сказала, что если нам понадобится, она готова всегда быть к нашим услугам.
Потом в нашей с ней постели появилось еще несколько женщин. Самой младшей из них было лишь пятнадцать. Она была родом из французской деревушки, близ Парижа. Анастасия подцепила её в кабачке «Проворный кролик» (Le Lapin Agile), что находится на перекрестке улицы де Соль и Сен-Винсен. Она заприметила её тогда, когда бедная девочка считала копейки – ей не хватало денег, чтобы заплатить за ужин. Девочка была довольно миленькая – юная и пугливая. Совсем недавно она поссорилась со своим молодым человеком. Он тоже был художником. А потому она сидела в этот вечер в «Проворном кролике» и размазывала по щекам слёзы. Разумеется, что если бы мы первыми не познакомились с нею, то её бы подхватила компания их местных монмартровских гуляк, либо какой-нибудь старый ловелас. Думаю, что свежесть и красота девицы не остались бы невостребованными. Но Настя оказалась первой. Она тут же по достоинству оценила пугливость и скромность деревенской простушки. И решила забрать её домой на на Rue Delambre. Там она показала её Мадлен, а после одобрения последней, велела отмыть ее в ванной и одеть в новое платье.
Стоит ли говорить, что через час перед нами предстала довольно симпатичная и юная красавица, одетая в одно из модных платьев от Жанны Ланвен.
Потом её осмотрел семейный доктор и дал свое одобрение… По тому плотоядному и цепкому взгляду, каким моя рыжая бестия смотрела на эту деревенскую простушку, мне сразу стало понятно, какие бесы в тот момент прядали в её буйной головушке. Я видел, как её изумрудные глазищи таращились на юные перси девицы. И тогда и позднее я удивлялся тому, что Анастасия не испытывала ровно никакой ревности, когда заставляла меня ласкать эту девочку и спать с нею. Наоборот, её чрезвычайно возбуждали все эти сцены. Она любила смотреть, как я это делаю с другими. А я всегда шёл у неё на поводу, тем паче, что это было вовсе не так и трудно, ибо мы, мужчины, существа весьма похотливые и полигамные по своей природе.
А Настя таскала француженку в ту самую, потаенную комнату с позорным столбом, в которой когда-то стоял я сам. И приказывала своему мурину связывать девицу. И ставила последнюю в такие унизительные и развратные позы, что я готов был из протеста закричать и затопать ногами. Но, к счастью, всё проходило без какого-либо членовредительства и, как не странно, к взаимному удовольствию сторон. Похоже, что нашей новой знакомой были по душе все эти смелые эксперименты. Однажды я даже присутствовал при весьма гадком, но довольно возбуждающем спектакле, когда с нашей простушкой занимались любовью двое, нанятых Анастасией жиголо. Это были весьма крепкие и рослые моряки. А Настя с наслаждением следила за этой излишне горячей сценой. А после, распаленная страстью, тащила меня в одну из свободных спален в её огромной квартире и там обрушивалась на меня, словно тайфун. Потом эта девица надоела Анастасии. Она довольно быстро охладевала ко всем своим увлечениям. Тогда она отправила последнюю к Мадлен, а та определила девушку в простые горничные.
Последний раз я видел нашу милую деревенщину, одетой в русский сарафан и красный кокошник с каменьями в стиле «а ля рус». Тогда многие в Париже были помешаны на этом стиле и русских кокошниках. Их полюбили еще с «Русских сезонов» Дягилева. И вот юная француженка, одетая в театральный костюм, сидела рядом с Мадлен в просторной кухне и пила чай с пастилой. А ее глаза были припухшие и заплаканные, как и в тот день, когда мы её впервые встретили в кабачке «Проворный кролик».
Я всё это рассказываю скорее для того, чтобы хоть немного пролить свет на яркий образ Анастасии. В этой женщине было столько же страсти и порока, сколь, как не странно, нежности и чистоты. И я никогда не знал, когда она будет вести себя кротко, наивно и робко, словно девочка, а когда она вновь станет шалой, развратной и опытной, словно ведьма, прожившая на этой земле сотни веков. Моя рыжая Лилит…
И еще… В долгом рассказе о своей Лилит я мало касался темы её интеллекта. Очевидно, что у вас, мои друзья, могло сложиться ложное впечатление о том, что я восхищался лишь ее необыкновенной красотой, всякий раз избегая тем, связанным с её умом. Как вы помните, она уехала из России, не получив даже аттестата гимназии. И по отзыву преподавателей Анастасия Ланская училась весьма посредственно. Однако это было не так. Мне и ранее, в России, довольно часто казалось, что Настя далеко не та наивная гимназистка, какой ей хотелось для меня казаться. А уже, живя в Париже, она, как я понял, постоянно занималась самообразованием, не считая того, что она с отличием закончила художественные курсы в Парижской Академии изящных искусств. И знаете, она недурно и, пожалуй, даже очень талантливо рисовала. Однажды я видел несколько её городских пейзажей, написанных в манере постимпрессионизма. И они были потрясающими. Я даже ругал её за то, что она мало уделяла времени на занятия живописью. Она вполне могла бы утереть нос многим новомодным художникам. Мы даже мечтали с ней устроить выставку нашего совместного творчества – с двумя залами. Чтобы один зал был заполнен моими работами, а другой – её.
И потом она неплохо разбиралась в истории живописи. Чего только стоит коллекция её картин, воспоминания о которой до сих пор сводят меня с ума, ибо я не в состоянии дать хоть какое-то рациональное объяснение тому, что тогда увидел в ее домашней галерее.
Еще она много читала и довольно много знала. Она свободно разговаривала на темы, связанные с мировой историей, политикой, экономикой, модой, театральными новостями и литературой. Я был ошеломлен тем фактом, что мы с ней, как оказалось, любили и читали одних и