Надобно сказать, что в самом начале наших встреч в Париже, Настя вела себя чуточку иначе, чем в том далеком 1900, в Москве. Теперь она казалась мне мягче и женственней. Я верил, что за года, проведённые в разлуке, она стала намного добрее, мудрее и чутче. Что она изменилась в лучшую сторону. По крайней мере, мне очень этого хотелось. От того я и верил в невероятное. И в то же время, мне казалось, что я позабыл нечто важное. Будто мою голову окутала некая странная амнезия, принёсшая мне временное забвение о всяких тревогах, страхах и печалях, связанных с моей рыжеволосой нимфой. На время я даже позабыл то самое имя, каким однажды нарек эту девушку психиатр по имени Михаил. Я напрочь забыл о его рассказах про коварство демонической Лилит. Ныне Настя являла собой образ чистого и прекрасного ангела – женственного и нежного. И я был безмерно счастлив.
Я сидел в глубоком кресле и сквозь полуприкрытые веки наблюдал за её разговором с Сонечкой. Они обговаривали фасоны нескольких платьев и костюмов для Насти. В эти мгновения я представлял себе, что Настя моя жена, и от этих мыслей мне становилось горячо, тревожно и радостно. Стоит ли говорить о том, что я тут же оплатил Насте все её счета за дорогие коллекционные ткани и пошив нескольких модных костюмов. Я даже посчитал возможным переплатить Соне за особое усердие и внимательное отношение к своим клиентам. Хотя, признаюсь, что сумма, указанная в счёте, была просто астрономической. Моя супруга Александра всегда одевалась в модных парижских магазинах и ателье. Но ни один её счёт не был столь внушительным, какими были счета моей рыжеволосой богини.
А после мы попрощались с четой Делоне и пошли прогуливаться по городским улицам. Привлеченные знакомой мелодией, мы зашли в одну милую кафешку. Здесь играл патефон с записью Шаляпина. По видимому, владельцем кафе был какой-то русский, из эмигрантов. По стенам я увидел фотографии старой Москвы. В этот час здесь было мало народу. Мы с Настей заняли один из свободных столиков и заказали себе белого вина и устриц. Бас Шаляпина рокотал по пустому залу. Это была песня «Очи черные». Настя улыбалась, оглядывая фотографии. И вдруг я увидел среди них зимнюю Пречистенку. И не смотря на веселую мелодию песни, мне отчего-то стало тревожно. Будто какие-то старые и давно забытые воспоминания постучались в моё сердце. И оно сжалось от боли и тоски. Сначала я даже не понял, с чем всё это связано. Какая-то давно забытая тревога охватила меня с головы до ног. И тут я, наконец, вспомнил! Я вспомнил о своём близком друге. О Мите. Это и были те самые воспоминания, которые я гнал от себя все эти годы. Я запрещал себе думать о нём и вспоминать тот самый день, когда я увидел Митю в гробу, в том самом английском смокинге, купленном мною в дорогом магазине на Кузнецком мосту.
По выражению моего лица Настя довольно быстро поняла, что что-то изменилось. Взгляд её зеленых глаз потускнел и сделался тревожным.
– Джордж, что с тобой? Что-то случилось?
– Да… То есть, нет…
– Я же вижу. О чём ты сейчас думаешь?
– Раньше ты умела читать мысли…
– Я и сейчас умею. Но не хочу. Джордж, не пугай меня. Что произошло?
– Это не сейчас произошло. Это произошло тогда, в 1901 году.
– Говори же…
– Ты помнишь Митю?
– Какого Митю? – переспросила она и посмотрела на меня невинным взором.
– Как это какого? Моего друга.
– А разве у тебя был друг? – с улыбкой парировала она.
– Ты прекрасно помнишь, что был. Его звали Митрофаном Алексеевичем Кортневым.
– Ах, да… Кажется, теперь я что-то припоминаю. Это такой невзрачный увалень, правильно?
– Возможно. Разве ты не помнишь, как мы приходили к тебе с ним в гости?
– Георгий, с тех пор прошло столько лет, что многое мне кажется сплошным сном. Я тогда была очень молода и ветрена. И совсем не помню некоторые детали.
– Я тоже пытался о нём забыть. Я забыл о нём еще в России. И уж тем более, почти не вспоминал в Париже. Прошлая жизнь в России стала для меня такой далекой, что многие события из юности мне кажутся событиями из другой жизни.
– Так вот и я всё помню смутно. Да, кажется, вы приходили к нам в гости. Я вспоминаю, что этот самый Митя был очень неуклюжим, но добрым малым.
– Да, это так. Он был очень добрым. А еще я хоронил его в тот же год, когда ты уехала. Его могила находиться на Новодевичьем кладбище.
Настя изменилась в лице. Она положила свою ладонь поверх моей ладони.
– Прости, Георгий. Я об этом не знала.
– О чём ты не знала?
– О том, что он умер.
– А разве ты с ним не виделась накануне?
– Георгий, что за бред ты несёшь? Перед отъездом я общалась только с тобою. И ни с кем другим.
– Настя, я разговаривал с ним незадолго до его трагического ухода, и он сказал мне, что ты общалась и с ним. Что ты встречалась с нами обоими.
– Это он тебе сказал?
– Да.
После этих слов Настя фыркнула и, запрокинув голову, громко рассмеялась.
– Прости меня, Джордж. Я хохочу в самый неподходящий момент, но я не могу реагировать иначе на весь этот бред.
– А разве это бред?
– Ну, конечно. Подумай сам, как бы я