– Est-ce qu'on se connait?[20] – спросила она на чистом французском и удивленно посмотрела на меня.
– Настенька, ты меня не узнаёшь?
– Нет, – отвечала она уже по-русски с легкой и чуть надменной улыбкой. – А должна?
– Конечно же, нет. Ведь прошло столько лет. Видимо, я сильно изменился. Это же я, Георгий Гурьев. Граф Гурьев. Разве ты не помнишь меня?
– Довольно смутно, – отвечала она и вновь отвернулась к окну.
– Зато ты, то есть вы совсем не изменились с тех самых пор.
Она не ответила, а лишь томно улыбнулась и взмахнула стрелами ресниц. А после изящным жестом отбросила пепел в чашу бронзовой пепельницы.
– Я долго тебя искал, – прошептал я.
– Зачем?
– Я же любил тебя.
– Любил? – эхом переспросила она.
– Любил и люблю, – отвечал я, едва удерживая комок в горле.
– Ну, если любишь, то через пятнадцать минут выходи к центральному входу. Там стоит моё авто.
– Хорошо, – коротко кивнул я.
А после я не помнил, как добрался до нашей милой компании, где вместе с гостями о чём-то оживленно разговаривала Александра. Я наклонился к её уху и понес какую-то чепуху о том, что мне всё еще дурно, и я должен прогуляться по вечерним улицам Парижа.
– Тогда пойдем вместе? – предложила она.
– Нет-нет, – краснея, отвечал я вполне решительно. – Дорогая, мне очень нужно побыть одному. Я должен о многом подумать.
– О чём это, Георгий? – встревожилась жена. – У тебя всё в порядке?
– Конечно, в порядке. Не волнуйся и езжай домой одна. Водитель отвезёт тебя. Я буду не поздно. Может, лишь ненадолго еще заеду в клуб, а потом сразу домой.
Я вёл себя не в пример обычному, дерзко. Я безбожно врал жене. Но я пытался лишь сохранить рамки приличий. Не более. В эти минуты я точно знал, что в мире нет силы, способной удержать меня в этот вечер рядом с законною супругой. Даже, если бы она опротестовала мою одиночную прогулку и закатила справедливую истерику, я всё равно бы ушёл от неё. Даже, если бы мой уход угрожал мне разрывом наших семейных уз или даже разводом, я всё равно бы покинул её этой ночью. Да, что там говорить – если бы понадобилось, я убил бы сотни людей, могущих помешать мне, приблизиться к моей вожделенной возлюбленной. Нет, и не было в мире силы, способной удержать меня от этого шага. По лицу Александры я видел, что она несколько удивлена таким моим странным поведением. Она будто бы чувствовала, что я ей лгу. Но хорошее воспитание удерживало её в рамках светских приличий. Она лишь обескуражено кивнула и чуточку пожала плечами.
А дальше я сорвался с места и, едва сдерживаясь, чтобы не пуститься бегом, быстрыми шагами отправился к выходу из банкетного зала. По дороге я вспомнил о том, что даже не удосужился проститься с Марией Р-ской и прочими гостями, что выглядело верхом неприличия. Но мне в этот момент было уже всё равно.
Теплый весенний ветер, напоенный ароматами роз, томящихся в мраморных вазонах, омыл мое лицо ликующим потоком. На улице я услышал смех и гомон людской толпы. Звенящее счастье вновь охватило всё мое естество. Сердце трепетало в предвкушении огромной радости. Из окон Ритца лилась приятная джазовая музыка Пола Уайтмена, и пел низкий баритон. Яркие фонари освещали улицу с рядом припаркованных авто. Я увидел ЕЁ сразу. Она сидела на заднем сидении новенького темно-серого фиата с откидным верхом и мощными колесами, переливающимися хромированными спицами. Словно королева, она вальяжно утопала на мягком кожаном сидении. На месте водителя никого не было.
Наш с супругой ситроен стоял у другого входа в отель, и чаще всего им управлял нанятый мною шофер. Неужели же Настя сама водила огромную итальянскую машину?
Я всё стоял и смотрел на Настин фиат, пытаясь хоть немного осмыслить происходящее. Я не верил в реальность того, что видел. Мне казалось, что я сплю. Что не бывает так, чтобы моя мечта, за которой я бесплодно гонялся половину своей жизни, сидела в синей парижской ночи, освещаемая всполохами электрических фонарей. Я смотрел в её сторону и опять, как и много лет назад, пытался втянуть в себя её образ. Эта женщина не была создана не для чего надежного и прочного. Она была эфемерна и легка, словно прекрасная бабочка. Это был Ангел, способный упорхнуть в любую минуту. Это смешно и печально, господа, но в тот момент какая-то невидимая рука стёрла в моей голове все те мысли об этой женщине, которые были связаны с её греховной, порочной, изменчивой и злой натурой. Всё это исчезло, уступив место одному лишь восхищению её неземной красотой. Кстати, в эти минуты я отчего-то напрочь позабыл и об её распрекрасном спутнике, который остался в зале Ритца.
А Настя зябко повела плечиками и накинула на себя горжетку из белого меха. А после уткнулась в неё носиком и пристально посмотрела в мою сторону. Тогда я подошел ближе.
– Ты водишь машину? – тихо спросила она.
– Вожу, но… – я показал ей свои руки, которые, как мне казалось, дрожали и не слушались меня.
– Хорошо, тогда за руль сядет мой водитель, – проговорив это, она раскрыла дверь и пригласила меня сесть рядом с нею.
И я, господа, сел рядом с Настей и вспомнил ту самую зиму, когда мы катались с ней по заснеженной Москве. Катались и всю дорогу целовались. Мне показалось, что Настя тоже вспомнила этот эпизод.
Я сам не заметил, как откуда-то появился худощавый водитель в кожаных крагах и сел за руль. Фиат легко фыркнул и покатил по мостовой. Мимо нас замелькали вереницы огней Вандомской площади (Place Vendome). Мы быстро покинули это помпезное место и покатили по Рю Сен-Оноре (Rue Saint-Honore), а после свернули на Рю Сен-Рош (Rue Saint-Roch) и проехали мимо сада Тюильри (le jardin des Tuileries).
Ехали мы молча, а я осторожно смотрел на Анастасию и весь дрожал от её дерзкого очарования.
– Мы едем в сторону бульвара Монпарнас, – легко пояснила она, когда фиат был уже на Мосту Руаяль. – Я там живу.
– Вот как? – подивился я. – Ты живешь в этом богемном местечке?
– Да, Джордж. У меня здесь квартира. Хотя, я часто подумываю о том, чтобы переехать поближе к природе и тишине. Одно время я даже хотела купить себе замок в О-де-Сен (Hauts-de-Seine). Я даже внесла залог, но вовремя поняла, что мне там невыносимо скучно и потому решила остаться здесь, на Монпарнасе. Хотя здесь и бывает