– Значит, она так не держала выпускной экзамен? – рассеянно спросил я.
– Нет, конечно, – ответила мне пожилая дама, работающая в канцелярии. – Я хорошо помню эту девочку. Училась она весьма посредственно. И, тем не менее, до получения аттестата ей оставалось лишь несколько месяцев. Все преподаватели были удивлены таким странным решением, забрать документы незадолго до окончания учёбы.
– А вы, случайно, не знаете, куда они переехали?
В ответ строгая дама лишь пожала плечами. Таким образом, кроме призрачного Парижа у меня не было ровно никакого иного направления в поисках Насти.
* * *
И потому я уговорил Александру поехать именно сюда. Хотя, она никоим образом не догадывалась о моих тайных мотивах в выборе этого города. Наши взоры пали на 7-ой округ. Это был престижный район, где сдавались внаём самые дорогие квартиры и дома. Мы поселились сначала в весьма фешенебельном особняке на улице Верней (Rue de Verneuil). И прожили там полгода. В этом районе было мало русских, за исключением лишь самых знатных представителей русского дворянства. Позднее мы переехали в 16-й округ, где было больше садов и парков, и поселились в районе Пасси (Passy), на правом берегу Сены.
Не смотря на всю мою любовь к России, здесь в Париже, я ловил себя на мысли о том, что мне вовсе не хотелось слишком часто общаться с некоторыми своими соотечественниками. Я бываю в эмигрантском приходе собора Александра Невского на улице Дарю (Rue Daru). Алекс отлично знает этот приход. Мы с ним и познакомились именно там. Так вот, живя уже в Париже, я счёл возможным оградить себя от слишком назойливого общения с некоторыми «бывшими». Я, господа, общаюсь здесь лишь с небольшим кругом лиц. И хоть то, что я сейчас говорю, возможно, звучит довольно цинично и не без тени снобизма, однако, мне так проще жить. Круг допущенных до общения, весьма узок. И это, поверьте, не каприз. Это – необходимость.
* * *
– Граф, помилуйте, – не выдержал Алекс. – После таких откровений Борис может подумать, будто вы и вправду настроены слишком высокомерно по отношению к соотечественникам.
– А разве это не так? – Гурьев хмыкнул.
– Борис, не верь. В Георгии Павловиче сейчас говорит не его снобизм, а скорее его природная скромность. Он жертвовал и жертвует огромные суммы на русский приход и православную школу. Он помогает многим бедным. И содержит несколько сиротских приютов. Здесь мало, подобных ему, столь щедрых меценатов.
* * *
– Мы купили двухэтажный дом в районе Пасси и жили там до самого развода. А когда я остался совсем один, я купил этот домик на Монмартре.
Итак, сразу же по приезду в Париж, пока жена с сыновьями занимались обустройством нашего быта, я стал незаметно наводить справки о госпоже Лаваль. Именно такую французскую фамилию назвала тогда горничная Ланских. И да, как не странно, я нашел трёх французов, носящих именно такие фамилии, у которых были русские жены. Не спрашивайте меня, как мне всё это удалось. Я действовал через одного частного сыщика и за эти сведения довольно прилично заплатил. Но, как оказалось позднее, эти господа никоим образом не были связаны с именем Анастасии Ланской. Я уже почти махнул рукой на надежду отыскать Настю или хотя бы какой-то её след. Через людей, близких к миру моды и красоты, я даже расспрашивал о светских красавицах Парижа и о русских рыжеволосых эмигрантках. Я даже был вхож в несколько модных парижских домов. Общался я на сей счёт с Ириной Юсуповой и самим Феликсом. Мне казалось, что они оба должны знать многих русских красавиц. Ради этого я был представлен даже самому Дягилеву, который тогда уже не был в зените прежней славы «Русских сезонов», а обитал чаще всего в Монте-Карло. Дягилев отлично знал многих русских манекенщиц, балерин или просто светских красавиц. Увы, но и он не прояснил мне ровным счётом ничего о местонахождении Анастасии Ланской. О такой он даже и не слышал. И фамилия Лаваль тоже ничего ему не говорила в связи с рыжеволосой красавицей из Москвы. Увы и ах… Хотя, само знакомство с Сергеем Павловичем оставило на мне неизгладимое впечатление.
Втайне от супруги я не раз бывал на показах различных модных домов и постоянно выискивал глазами рыжеволосых женщин. Я искал их среди манекенщиц и среди многочисленных зрительниц. Но всё было тщетно. Кстати, одна из костюмерш русского происхождения модного дома «Молино» объявила мне однажды, что сейчас уже никто не носит длинные рыжие волосы. Я с удивлением поинтересовался, почему. И она мне просто объяснила:
– Сейчас наши модницы носят только стрижки, и делают себе завивки или гофре. Либо обесцвечивают их гидроперитом. А длинные волосы и тем более рыжие – это фу-фу. Полный моветон.
В ответ я только развел руками.
Жизнь моя в Париже текла по своему сценарию. Но это, скорее, предмет отдельного рассказа.
Наступил 1922 год.
Мне к тому времени уже исполнилось сорок четыре года. Прошло более двадцати лет с момента моего знакомства с Анастасией. А если быть совершенно точным, то ровно двадцать два года. Это – довольно приличный отрезок любой человеческой жизни, в которой присутствуют свои радости и горести. И появляются первые седые волосы. Иногда я думал о том, что если бы я встретил сегодня Анастасию Ланскую, то, возможно, и не узнал бы её. По моим скромным подсчетам и самой Анастасии должно было исполниться около тридцати восьми.
Из моих воспоминаний о ней всё больше исчезали и таяли