Стремление выражать любое отношение в цифрах в особенности проявляется в статистике. Здесь цифра играет роль понятия, которое под различными углами зрения многократно пронизывает один и тот же материал. Из такого стремления развилась особая логическая аргументация, где за цифрой признается достоинство доказательства. Более важно то, что методика, освещающая единичного человека, не ограничивается рассмотрением его как части некоей суммы, а старается включить его в тотальность явлений. Быть может, это станет ясно на примере разницы между переписью населения или подсчетом избирательных бюллетеней, с одной стороны, и выраженным в очках результатом психотехнического теста или параметрами технической производительности, с другой.
Следует еще сказать несколько слов о рекорде как выраженной в цифрах оценке человеческих или технических достижений. Рекорд — это символ воли к непрерывному использованию ресурсов потенциальной энергии. Подобно тому как в пространственном плане мы желаем, чтобы единичного человека можно было застичь в любом месте и в любое время, в динамическом плане мы стремимся постоянно быть в курсе того, каковы крайние пределы его работоспособности.
42
Очевидно, что в этом очень точно, очень конструктивно организованном пространстве с его часами и измерительными приборами уникальный и индивидуальный опыт замещается опытом типическим. Неизвестность, таинственность, очарование и многообразие этой жизни заключается в ее завершенной тотальности, и причастными к этому миру становятся в той мере, в какой включены в него, а не противостоят ему.
Биполярность мира и единичного человека составляет счастье и страдание индивида. Напротив, тип располагает все меньшими средствами для того, чтобы критически отстраниться от своего пространства, вид которого для чужого глаза наверняка произвел бы впечатление страшной или же удивительной сказки. Этот плавильный процесс выражается в возрастании числа предметных связей, которыми оказывается захвачен единичный человек.
Поэтому даже открытия в этом пространстве уже не кажутся удивительными, они составляют часть повседневного стиля жизни. Приходящееся на наши дни новое открытие мира, совершаемое в отважных полетах, является результатом не индивидуальных, а типических достижений, которые сегодня считаются рекордами, а уже завтра становятся чем-то обыденным и привычным. К типическому опыту относится также открытие нового, например, городского ландшафта или ландшафта сражения. Поэтому значительным оказывается уже не индивидуальное или уникальное свидетельство, а то, которое подтверждается со стороны типа. Столь часто оплакиваемый упадок литературы означает лишь, что устаревшая литературная постановка вопросов утратила свою былую значимость.
Не подлежит сомнению, что какой-нибудь дорожный справочник имеет сегодня большее значение, нежели бюргерский роман со своим избитым уникальным переживанием. Тот, кто стремится возвысить это переживание, поставив его в центр рабочего или боевого ландшафта, выставляет себя на посмешище. Дело не в том, что новое пространство не может быть схвачено в литературной форме, но, скорее, в том, что никакая индивидуальная постановка вопроса не находит в нем опоры для себя. Постичь это пространство — вот та задача, особую закономерность которой еще только предстоит открыть. Лишь когда это произойдет, можно будет снова задаться вопросом о книгах и их читателях.
Другой аспект этого положения вещей состоит в том, что люди стали проще умирать. Это можно наблюдать везде, где за дело принимается тип. Бесчисленные жертвы, которых требует воздухоплавание, не способны хоть в какой-то мере повлиять на этот процесс. То же самое, разумеется, можно сказать и о мореплавании: «Navigare necesse est»[35]. Однако существует разница между гибелью, причиной которой стали силы природы, и понятием несчастного случая, как оно развилось в нашем пространстве. Если в обоих случаях вести речь о судьбе, то в первом она проявляется как вмешательство непредсказуемых начал, тогда как во втором — в тесном отношении к миру цифр. Это придает ей особый оттенок сухой необходимости.
Полагаясь на свои собственные ощущения или на опыт других, это можно констатировать там, где близость смерти связана с высокими скоростями. Скорость оказывает опьяняющее воздействие даже на трезвого человека, и группа гонщиков, каждый из которых подобно кукле сидит за своим рулем, производит странное впечатление смешением точности и опасности движений, возросший темп которых характерен для типа.
Еще резче это отношение проступает там, где человек активно распоряжается жизнью и смертью. Тип занят разработкой такого оружия, которое для него наиболее характерно. Вид и способ применения оружия изменяется в зависимости от того, направлено ли оно против личности, против индивида или против типа. Там, где в бой вступает личность, столкновение разворачивается по правилам поединка, все равно, сходятся ли в нем единичные люди или целые армейские корпуса. Ситуацию характеризует то, что противника стараются поразить ручным оружием. Даже артиллерист старого времени, начальник орудия, в какой-то мере еще работает вручную. Индивид выступает en masse; поразить его могут средства, которым свойственно массовое воздействие. Поэтому одновременно с его вступлением в пространство борьбы появляется «большая батарея», а позднее, в ходе индустриализации — пулемет.
Для типа, напротив, поле сражения есть частный случай тотального пространства; поэтому в борьбе он представлен средствами, которым свойствен тотальный характер. Так возникает понятие зоны уничтожения, которая создается сталью, газом, огнем или иными средствами, а также политическим или экономическим воздействием. В этих зонах de facto уже не существует никакого различия между теми, кто участвует в битве и кто не участвует в ней. Поэтому уже в последней войне дискуссия о правах населения, к примеру, об открытых или укрепленных городах, о военных и торговых судах, о блокаде и свободе морского пространства приобрела чисто пропагандистский характер. В тотальной войне каждый город, каждая фабрика становится укрепленным местом, каждое торговое судно — военным кораблем, каждый продукт питания — контрабандой и каждое активное или пассивное мероприятие имеет военный смысл. То же обстоятельство, что тип оказывается здесь затронут как единичный человек, как солдат, имеет второстепенное значение, — его затрагивают при атаке на поле действия тех сил, в которые он включен. В этом, однако, заключается признак усилившейся, очень отвлеченной жестокости.
Наиболее распространенный из наблюдаемых сегодня актов убийства направлен на нерожденных детей. Можно предвидеть, что это явление, смысл которого в отношении индивида состоит в повышении