Вместе с нами жила бабушка. Рыхлая, стриженная наголо, скупая старуха. Она целыми днями молчала, как отец, и смотрела недоверчивыми глазами. Иногда спрашивала:
— Ну, чего ты там вычитала? Врут, поди!
Я её не любила.
В школе я сидела за последней партой, в среднем ряду — там удобнее читать книги.
Учительница русского языка говорила маме:
— Ваша дочь абсолютно грамотная девочка!
И — верно. Ошибки я начала делать уже в Литинституте.
Нельзя сказать, чтобы я была отличницей. По математике я никогда не получала больше “двойки”. В конце года с трудом удавалось получить “тройку”. Прямо как в песне: “Была бы только тройка…”
Маму часто вызывали в школу. Я, например, открывала дверь к старшеклассникам, где шёл урок черчения, и кричала:
— Василий Матвеевич, клюкнем!
Василий Матвеевич, преподаватель черчения, страдал запоем, и нос его был красным, как помидор. Он выбегал из класса ловить обидчицу, но я взбегала по лестнице на третий этаж и пряталась.
Учительница удивлялась, что я обо всём рассказывала маме. О всех своих проделках».
Когда немного повзрослела, влюбилась в мальчика из старшего класса, начала писать стихи. Обычная история. Но у обычных людей это вскоре прекращается. А у поэтов — нет. Она начала посылать стихи в газеты.
«…В одну из вёсен получила письмо — “Зайдите в редакцию ‘Молодой коммунар’ ”.
Я удивилась. Прихожу. Сидит широкоскулый, небритый человек в свободном сером костюме. Глаза насмешливые, но внимательные. В них, кажется, так и читаешь: “Ах вы, мои милые, какие вы все хорошие, но глупые…” Он заметил, что я робею, погасил в глазах смешинку и сказал таким простым, хорошим голосом:
— Вот вы какая! Читал ваши стихи — хочу познакомиться!
Это был Борис Глебович Песков, писатель, редактор пионерской газеты. Он оказался человеком широкой души, бродягой и поэтом. Часто собирал ребятишек с улицы, возил их на рыбалку или в лес, рассказывал удивительные истории. Особенно ему нравилась ранняя весна, когда на деревьях лопаются почки, а после дождей из клейких трубочек развёртывается лист и так сладко пахнет свежестью. Он учил нас распознавать птиц по голосу, приходил в восторг от пения зяблика — очень у него наивная, но трогательная песенка. “Таким должен быть настоящий поэт”, — говорил он.
Как сейчас помню — идёт Борис Глебович, кусты плечом раздвигая, капли с веток вымочили его костюм, на башмаках гряз, а он улыбается, открыто, незлобиво, как ребёнок. Увидел, воробей в луже купается, говорит:
— Глупый, мало ему дождика!
В один из моих приездов в Эртилево случился анекдотический эпизод. Там отдыхал как раз Борис Глебович Песков с женой Тамарой. Когда Тамара (отчество не знаю, не помню) узнала, что я приехала отдыхать, она тут же собрала вещи и уехала с Б. Г. в Воронеж. Безумно меня ревновала к нему. Он как главный редактор газеты “Будь готов!” печатал тогда меня. Он был мне как отец! И друг, и учитель, и писатель, которого я больше всех уважала. И… может быть, может быть, он был увлечён цветущей и острой на язык школьницей, писавшей стихи… А это мне льстило. В июле 1941 года, когда я уходила на фронт, мы прощались с ним в саду ДКА, и Борис Глебович дал мне много мужских, отеческих советов, как себя держать девушке среди многих и многих молодых мужчин… За что я ему бесконечно благодарна. Гибель его — нож в моё сердце».
Вот чем была наполнена юность Ольги Кожуховой. Пока не началась война.
Поколение рождения 1922 и 1923 годов выбито почти целиком. Это — школьники-выпускники и студенты-первокурсники. Они пошли в военкоматы сразу. Кто в самом же начале войны, ещё летом, попал в окопы под Киевом, Смоленском и Ленинградом. Кого направили в артиллерийские и пехотные училища, и через полгода они, лейтенантами и младшими лейтенантами, оказались там же. Кто на курсы медсестёр, как Юлия Друнина, Ольга Кожухова и их подруги.
«Девчонки в Воронеже меня почему-то “не воспринимали” в школе. Но стоило выйти на улицу, и тут как тут какие-то ласковые, добрые взгляды, желание помочь, уступить дорогу…
Именно взрослые, а не сверстники провожали меня домой через весь город, на окраину — отменная вежливость, содержательный разговор и стихи, стихи, стихи — свои и чужие…
Среди всех, выше всех — Борис Глебович Песков. Вот мой первый учитель и в жизни, и в литературе, вот кто увидел во мне “моё нечто”, кто помог осознать, что нужно не прыгать стрекозой на танцульках, а работать, работать…»
Уже с 1938 года её стихи, очерки стали появляться в воронежских газетах и в альманахе «Литературный Воронеж».
В Красной армии с августа 1941 года. После окончания курсов медсестёр — тогда это для Родины было нужнее, так была воспитана молодёжь той поры, — была зачислена в 329-ю стрелковую дивизию.
«…почтовая карточка военных лет: Полевая Почта 06436 Б. Ольге Кожуховой. Обратный адрес: Полевая Почта 20362 В. Б. Пескову. 31.7.43 г.
“Дорогая Олюшка!
Напал на твой след ещё прошлым летом, видел твоё стихотворение в ‘Кр. Правде’. Позже от своего редактора узнал, что ты — по соседству…
Сегодня узнал, что ты лейтенант и работаешь в газете. Рад твоим успехам. Очень рад.
В мае я на два дня был в Воронеже. Всё как во сне… Всё напоминает грандиозные декорации к сумасшедшей пьесе сумасшедшего автора. Воронежская действительность значительно превосходит наше воображение. Но люди живут.
Как ты? Пиши. С приветом. Б. Песков”.
Я не помню, ответила ему или нет. Это был 43 год, наша армия наступала, я сама в любую секунду могла погибнуть. Не писала даже матери, из какого-то суеверного чувства: они получат моё письмо, а меня уже нет на свете…
Кому из погибших своих учителей я в первую очередь хотела бы сейчас написать? Думала, думала… Борису Глебовичу Пескову. Он, несмотря ни на что, прагматик, но его прагматизм был крепко-накрепко спаян с нежностью и с добротой к нам, дуракам и дурёхам, его ученикам. Нежнее всех любил меня — и наша последняя беседа перед моим отъездом на фронт оказалась пророческой, — не исполнила я его советов, а важность и нужность их всю жизнь теперь помню и понимаю.
Борис Глебович Песков, нет, это всерьёз… Это так глубоко, что я и сегодня боюсь вспоминать о наших с ним вроде бы лёгких, простых отношениях…
Четыре года войны. О них можно сказать словами того конюха Романа из Каменной Степи — “Лялька воюет!”
Мне приходилось много ездить по фронту, а чаще ходить пешком. Я жалею теперь, что не вела регулярных записей виденного и слышанного. Но есть такие события и встречи, которые врезались в