Он знал: по ним первым будут палить. Понимал, что, возможно, это последняя ночь, но надеялся на лучшее. На войне много военнослужащих. У каждого своя задача, своя должность, только вместе можно добиться такого желаемого мира. Одно он для себя решил точно: если враг возьмёт в окружение, то не сдастся в плен — взорвёт гранату и всё тут.
Вспомнил дом родной, свою комнату, местами отклеивающиеся обои и… провалился, наконец, в тревожный сон.
Наутро все собирали рюкзаки, аптечки, чистили оружие, морально готовились к заданию.
Тарзан был очень сосредоточен и проверял все вещмешки самостоятельно. Он понимал: очень многое сейчас зависит от него — командира добровольческого отделения. Хотел ещё раз взглянуть на сынишку, позвонить ему, сказать, что всё будет хорошо, папа вернётся домой, но использовать телефон — значит подставить товарищей, так как враги могут отследить звонок и отправить дроны.
Дед молился. Только молился не за себя, а за сыновей. Желал, чтобы если Бог не пощадит его, то пощадил бы родных. Что-то бормотал, часто высмаркивался в платок, вышитый руками жены.
Тихий в этот момент не мог вести себя согласно позывному. Громко смеялся, рассказывал разные истории из жизни, пытался быть везде и всюду. Как будто уже сейчас хотел увековечить память о себе. Иногда он начинал странно подергивать плечами, словно изображает движения какого-то танца.
Рыжий же несколько раз молча перебирал содержимое рюкзака и все равно чего-то не мог досчитаться. Испортил пару перчаток, прежде чем сделал всё, как нужно.
На тактических перчатках отрезали пальцы. Иначе ими вообще ничего не сделать: ни магазин зарядить, ни стрелять нормально. В бронежилетах 8 магазинов, 2 аптечки, сбросник, 3 гранаты (одна для себя, если возьмут в плен) и дофига патронов россыпью в сумке сзади.
Пришёл батюшка. Рассказал, за что мы воюем, почему не страшно умирать. Сначала мы не поняли, к чему это он. Потом командир всё объяснил.
Мы шли умирать. Нам сказали сразу, куда пойдем, там полная жопа. Вам нужно пойти туда, взять то. Там уже лежат 100 или больше наших. Мы понимали: не все вернемся. Поэтому на касках писали позывные. Каски пристегивали не все, потому что если голова маленькая, каска скачет и неудобно. А дрон прилетит в голову, она все равно где-нибудь рядом лежать будет. Так нас распознают.
Мы все немного на взводе в этот день. Кто-то прощался с родными, кто-то нарочито громко смеялся и рассказывал разные небылицы, а кто-то замкнулся в себе.
Ждали целый день. Слонялись по лагерю бесцельно, так как все уже собрано. Всё наготове, в голове мысли: «Вернусь или нет?». И поделиться не с кем. Родным не говорил, потому что не хотел напугать, а произнести вслух эти слова в лагере казалось опасно. Как будто от этого мысли тут же материализуются, и все мы разом исчезнем.
Как могли, мы с Санькой подбадривали друг друга. Он немного притих, и я был немногословен. Но слов и не нужно. Понимали всё с полувзгляда.
Вспомнили только, как на костер ходили вместе. Жарили шашлыки, подпевали своими далеко не прекрасными голосами группе «Фактор 2». Потеряли тем вечером новый санькин топор, потом вместе извинялись перед его родителями.
Зимой темнеет рано. Не стал исключением и сегодняшний день. Смотришь в темноту, и сердце помимо воли начинает биться быстрее, потому как темнота эта — наше будущее. Темное, загадочное, опасное. Когда тревога достигла своего апогея, когда показалось, что момент икс не наступит никогда, нам объявили, что все готово и нужно выдвигаться.
Приехали к нулю в какой-то НП, во втором часу ночи начали выходить по 4 человека. Я вёл группу последним.
На группы нас поделили заранее. Шли четверками туда, где до сих пор сидели хохлы. Нам нужно взять эту точку. Взять, во что бы то ни стало.
Парни уходили. Ушел и Залп. Мы не успели даже проститься, думали, что увидимся на поле боя и прикроем друг друга. Время бежало очень быстро, и вот уже нас осталось четверо: я, Дед, Рыжий и Тарзан. Выжидаем еще пару минут, тоже идем. В этот момент вся тревога улетучилась. Больше не нужно думать, что впереди, как все пройдет и ждут ли нас дома. Адреналин и чувство невесомости захватило все тело, хотелось только одного: дойти до места, убить как можно больше врагов. Страшно уже не было.
Когда заходишь в первый раз, не всегда по звуку можешь определить, что конкретно летит в небе. В твою сторону или нет. Не понимаешь, в какой опасности ты находишься. Страх отсутствует ровно до того момента, пока всё идет гладко. Но как только слышишь небесную артиллерию, всё сжимается от ужаса.
Я шел первым. За мной Дед, Рыжий, Тарзан замыкающим. Иногда казалось, что реальность куда-то уходит, вдалеке вовсе не смертельная опасность, всего лишь салют, как на день города. Летят эти птички красиво.
Шли долго, так как местами приходилось перебегать от одного объекта к другому. Вокруг шум, свистит артиллерия. Страшно, но уже не так заметно.
Кассета летит, светится красной точкой. Ночью, когда мы шли, небо было красным, даже фонарика не надо. Но красиво, сука, так, что аж за душу берёт.
И вот впереди заветный объект, куда мы должны прийти. От радости и от волнения я потерял бдительность. Повернулся к Деду, но жгучая боль пронзила всю правую сторону. Я упал лицом вниз. Товарищам не до меня, нужно выполнять задание. Спросили только, жив ли я, и пошли дальше. Тарзан ругнулся, занял моё место впереди и повёл группу. А я смотрел им вслед и не понимал, что произошло. Смотрел на небо, усеянное красными точками, которое казалось сейчас праздничным. Ужас смешался с восторгом.
Боли не чувствовал, только ощущал теплоту, которая разливалась по всей правой части тела и слышал запах меди и железа. Я понимал, это кровь течет, остановить которую не могу, как и пошевелиться.
Вспомнил Саньку — друга, который вышел раньше меня. Интересно, где он? Может, лежит, как и я сейчас где-то в поле и не понимает, что происходит?
Увидел лицо инструктора, который кричал: «Вспышка!». Все разбегались за 3 секунды и падали. А он ходил, смотрел и стрелял в землю около головы. Это делалось, чтобы мы привыкали к выстрелам и