Агапея нагнулась, поправила подушку под головой матери, провела ладонью по седым волосам и нежно поцеловала её в губы. Снова села на стул и взяла маму за руку. Слёзный источник не иссяк, но глаза теперь были лишь немного влажными, а щёчки уже подсохли. Она сидела на стуле, глубоко всматриваясь в самое родное лицо в её жизни и самое святое на всей этой грешной земле. Агапея знала каждую морщинку, извилинку, родинку на нём и теперь хотела их запечатлеть навсегда в своей зрительной памяти, которая, в отличие от фотографии, запечатлевает душу.
Люди говорят, что ночью мы можем видеть множество снови дений, но в памяти о с т аются лишь последние ка дры, которые возникают буквально перед самым пробуждением…
…Мама улыбалась, сидя в белой ночнушке на больничной койке, свесив босые ножки. Она старательно расчёсывала сбившиеся за ночь волосы, и вдруг её голос пролился откуда-то сверху, хотя сама она даже не открывала рта: «Агапея, ты по мне сильно не грусти. Ты будешь счастлива. Старшую дочку моим именем нареки. Я через неё к тебе вернусь…»
Девушка не помнила, кто и как перенёс её, спящую, на кушетку и не сразу сообразила, что происходит, когда открыла глаза и увидела в реанимационной несколько человек в голубой докторской униформе.
— Что происходит? Что с бабушкой? — спросила Агапея, но не услышав ответа, встала и сразу вскрикнула…
Бабушка умерла. Лицо её было накрыто простынёй, штатив с пузырьком и трубочками отодвинут, стоявшие вокруг доктора что-то записывали в свои журналы-блокноты, обмениваясь между собой непонятными врачебными терминами. К ней подошла молоденькая медсестра, помогла выйти в коридор, где прямо у входа в палату стоял Михаил. Закружились стены, испуганное лицо Миши, потолок с белыми плафонами ушёл в сторону, пол чуть не оказался перед глазами… Она пришла в сознание от резкого, едкого запаха нашатырного спирта, и снова из какого-то тумана проявилось лицо Михаила.
— Ты в порядке, милая? — спросил он, не переставая гладить по головке.
— Мишенька, мама умерла. Я виновата, — тихо сказала она и снова впала в беспамятство.
От того, что человек умер, он не исчезает из нашей жизни. Особенно если он был лучше всех живых… Но как же часто в суете разных событий глухое бездействие становится причиной исхода в мир иной близких людей, так и не дождавшихся внимания к себе…
* * *
Похороны прошли на Старом городском кладбище, где когда-то были упокоены родители Агапеи и её дед по отцу. Сейчас рядом с тремя старыми могилами появилась новая насыпь с православным крестом и надписью: «Антонина Георгиевна Димитракис. 08.01.1935–07.11.2021».
Провожать бабушку пришло очень много народу. Так всегда бывает, когда речь идёт об учителях, отдавших всю свою жизнь детям. Ребятишки вырастают, становятся людьми или не становятся ими, но следом каждый год приходит смена, которой снова открывает свои объятия педагог, посвящая очередному поколению детворы свои знания, умения, житейский опыт с единственной целью — дать ключи от дверей, ведущих во взрослую жизнь. Не каждый умеет ими воспользоваться, некоторые умудряются так и не войти в ту самую паутину лабиринтов, а если и войдут, то выходят из неё достойно не все. У Антонины Георгиевны таких было крайне мало, а потому на кладбище всё больше пришли люди если и не слишком успешные, то достойные своего учителя, во всяком случае.
После непривычной, овеянной трауром суеты Агапея решила пожить одна в своей квартире. Свадьбу перенесли на два месяца, и семья Михаила приняла такое решение даже без участия Агапеи. Тут и не могло быть разных мнений. Через девять дней после похорон она всё же вернулась в дом будущего мужа. Стараясь скорее успокоить сердце и душу от переживаний после потери единственного родного человека, девушка вновь окунулась в работу.
Постепенно всё вокруг стало выравниваться и вошло в какое-то тривиально-житейское русло. Дом, работа, задушевные разговоры со свекровью в долгие вечера, когда мужчин не бывало рядом. Для Агапеи мама Михаила стала хорошим другом, с которым всегда тепло и уютно. Душа её понемногу оттаяла, и девушка уже боялась себе представить ситуацию, когда бы рядом вдруг не оказалось всей семьи Михаила. Их дом стал для неё крепостью, защищавшей от любых напастей и невзгод. Тут была не просто крыша над головой, здесь образовался настоящий оазис душевного благополучия и равновесия, в чём так остро нуждалось бедное дитя.
Глаза свекрови теперь чаще сияли радостью. Она не только приобрела дочь, но и сама получила наконец маленький кусочек обыкновенного бабского счастья, которого женщины часто лишены в пожилом одиночестве. Служба мужа и сына, про которую они не говорили даже с ней, их частые отъезды и всегда непонятные ей разговоры на полутонах с самого их переезда в Мариуполь несколько настораживали и оставляли много непонятностей. Однажды заданный ею вопрос вызвал крайнее недовольство мужа, и он раз и навсегда отрезал: «Не твого курячого розуму справа. Твоя справа — борщ варити, затишок будинку створювати і менше питань задавати»[14].
Так у них с тех пор и завелось: мужчины службу несут, а она борщи варит, по дому хозяйничает и лишних вопросов не задаёт. А что ей оставалось? Уже не раз думала, что муж с ней — больной и давно превратившейся в толстую, потерявшую былую красоту хворую бабу — живёт из-за сына. Давно бы отправил на Житомирщину и подженился на молодухе, но сын бы такого не понял и не простил. На него теперь вся надежда и на Агапею. А там и внуки пойдут. Дай-то бог, дай-то бог. И образование у обоих, и красивые, и любят друг дружку. Вот отогреется девочка и совсем дочкой станет.
— Ты, девонька, уж отойди поскорее, да свадебку справим. Мне так радости вашей хочется увидеть и самой порадоваться, — переходила мудрая свекровь на русский язык, догадываясь, что Агапее эта речь куда ближе, чем украинская мова. Родной язык душа проще и ближе воспринимает.
— Конечно, мама, всё будет хорошо. Вот поминки справим и начнём уже быстро готовиться. Хотя всё ведь и готово. И платье ждёт