В те дни папа иногда задерживался, а мама его ждала как-то так, что сама всё время молчала, вообще почти ничего никому не говорила. Ивану было интересно, и он спрашивал её, где папа, но мама отвечала односложно: «В военкомате». Такой мамин ответ Ивану ничем не помогал, он про военкоматы ничего не знал, но мама говорила с таким видом, что не хотелось её переспрашивать. В дни ожидания папы из военкомата мама на них с сестрой совсем не ругалась. Даже если они шкодили. Иван один раз попробовал напакостить, причём совсем не случайно, а специально уронил кружку, а мама его только обняла, прижала к себе и долго гладила по голове, да так, что сестра заревновала, прибежала и лезла к маме, чтобы и её обнимали. Из военкомата папа приходил мрачный. И повторялась одна и та же сцена: мама смотрела на него внимательно и после долгой паузы задавала короткий вопрос «ну как?», а он ничего не рассказывал, только чуть поворачивал головой из стороны в сторону. Так было несколько раз. Много дней подряд.
Но другой день настал, когда папа домой зашёл рывком, что чуть дверь не оторвал и уже не молчал: «Я еду!» Он это как будто прорычал, у него голос сорвался. А мама сказала, что наконец-то и это здорово. Она улыбалась, но Иван видел, что ей вообще не радостно. Это, наверно, было из-за того, что папа затушевался и вспомнил, что теперь ему нужно ехать к его папе и маме, а он не знает, как им это всё рассказать. Иван понимал, что скрыть свою радость отец очень хочет, но ему нельзя, всё равно придётся рассказывать, потому что, когда он уедет, все-все узнают, а он не рассказал сам, это плохо.
Папа ушёл на войну. Видимо, это и было то самое, о чём они говорили с мамой, то самое, что папа был кому-то должен.
Дальше жизнь потекла похожей на обычный порядок. Их с сестрой водили в садик. Иногда они с мамой, хоть уже и без папы, ездили к деду с бабушкой. Ваньке никто ничего не объяснял, но он сам решил: мама, пока папы нет, без него не справится, значит нужно маме помогать; и если вообще не просили, то всё равно помогать. И сестра, глядя на Ивана, стала маминой помощницей. Ну помогала, конечно, как она могла, тарелки или ложки на стол принести, да и только. Но помощь свою маме сестра прямо требовала, наверно никак не хотела от Ваньки отставать. А ему не нравилось, что его считают маленьким и не обращают внимание и он вынужден из-за этого сам всё время напрашиваться, чтобы ему всё-таки дали что-нибудь поделать.
В их новый дом они переехали совсем недавно, и мама, кроме своей работы, занималась ещё всякими разными делами по дому: то забором, которого не было, потому что папа не успел его сделать, только столбы поставил, то холодом. Она им с сестрой объяснила, что не хватало электричества. Тоже не успели чего-то там подключить. Но мама на папу за это совсем не обижалась и говорила, что у него сейчас такая работа, чтобы у его детей вообще был дом и чтобы они вообще были. А эти мелочи, с холодом, они сами решат, и всё хорошо — всего-то надо куда-то там сходить, подписать заявление, купить провода и приборы, ещё там всякого понаделать и тогда специальные работники подключат им много электричества, вот и не будет холодно. И не нужно будет дома на себя много одежды надевать.
Ваня смотрел на всю эту кутерьму у мамы и старался ничего у неё не просить. Ей и так было трудно, она вообще ничего не успевала, иногда даже поесть не успевала. Иван это видел, поэтому ничего у неё не просил. А сестра, может быть, и хотела бы попросить, но она не умела говорить, так что тоже особо ничего не требовала, только то, на что пальчиком своим могла показать.
Они с сестрой очень любили веселиться в детской комнате с горками, сухим бассейном с шариками и всем таким прочим. Мама иногда выкраивала какой-нибудь день только для них, вообще целый день. В такой день они втроём и ездили куда-нибудь в торговый центр, где можно было прыгать на батутах или играть на автоматах. Хотелось чаще, но он понимал, что у мамы происходит и не приставал. Но хотелось. Поэтому, когда они приезжали в гости к деду с бабушкой, потихоньку пытался их подговорить забрать его с сестрой у мамы и отвезти туда, играть. А мама его за это ругала. Правда, ругала только за это и больше ни за что. Он всё никак не мог взять в толк, почему у деда с бабой Татой нельзя просить игрушки и ехать на батуты. Почему не нужно просить у мамы, он знал точно, а почему нельзя у деда с бабушкой этих или других, не мог понять, тем более у дедов и бабушек просить было просто, они всегда соглашались.
Ивану маму было жалко, хоть он никогда и не видел, как она плакала. Но он понимал, что ей хотелось. Он признавался себе, что он бы точно расплакался несмотря на то, что он мужчина, а вот мама держалась. Хотя иногда, когда папа звонил и они с мамой разговаривали, порой буквально пару секунд, после этих разговоров мама убегала в другую комнату. Ничего не было слышно, но он догадывался, что она там плачет. Правда, мама быстро возвращалась, видимо, чтобы их с сестрой не напугать. Он никогда никому не говорил, что на самом деле он знает, что мама плачет.
Прошло уже много времени. За этот почти год Иван повзрослел, причём быстрее, чем сверстники рядом. За этот год он научился молчать, пока тебя не спросили, и не лезть, когда видно, как мама устала. И такому ему взрослому стало казаться, что он понял, как