День начался хорошо. Квадрокоптер был услышан, потом увиден. Камикадзе с привязанным гранатомётным выстрелом. Это серьёзно. Может танк остановить, а может при удачном попадании и сжечь. Не дай Бог, залетит в блиндаж, вряд ли кто потом сам с этого блиндажа выйдет, если вообще выйдет. Понимаю: пока вижу, нельзя отпускать. Автомат вверх. Прицеливание через мушку очень условно. Мушка закроет такую маленькую цель полностью. Главное — вставка, чёткое и жёсткое удержание оружие по всем параллелям. Жёсткость удержания в меньшей степени позволит уводить автомат вправо вверх при стрельбе очередью. Да, длинную очередь и не удержать, тем более на подвижной мишени. Непредсказуемо подвижной. Только короткими, но часто. Поймал глазами, вставился. Берём упреждение, с проводкой по траектории полёта. Давай, давай, давай. Попал! Коптер перевернулся и начал стремительно терять высоту, затем вообще камнем вниз. Удачное утро, но дальше день не заладился, хотя могло закончиться куда хуже.
Разведчик, вероятнее всего, летал очень высоко. Этого не было ни слышно, ни видно, а квадрокоптер он или самолётного типа, то вообще всё равно. Но непреложным фактом было, что наш опорник срисовали и навели арту.
Переживать артналёт, оно не впервой, штука крайне неприятная, просто есть дискотеки (обстрелы), очень даже запоминающиеся. По поверью, снаряд в одну воронку дважды не попадает, но практика показывает, что бывает всё. Дело в плотности огня, в количестве выпущенных снарядов. Порой им в небе тесно, а разрывы образуют сплошную огненно-земляную стену. Сегодня артналёт был из таких, особенных. Чтобы выжить, бойцы вгрызаются в землю насколько возможно. Даже уже вырытые в полный профиль окопы, с «лисьими норами», очень хочется углубить — дальше, дальше, к центру планеты. Но это всё противоосколочные мероприятия, в том числе окопы и роют зигзагами, чтобы осколки от попавшего внутрь снаряда разлетались в пределах ближайшего поворота. Прямое попадание крупного калибра не держит и блиндаж, если он не в бетон залит.
Страха не было. Только злость. По нарастающей. Оттого что сделать ничего не можешь. Не видишь, кому и что сделать. Отсюда и злишься на всё вокруг, до скрежета зубов. Да, вражьи координаты начали вычислять, своя арта отработает, наверно, и горох насытят. Учитывая плотность выстрелов с той стороны, можно предположить количество привлечённых орудий. Явно не один дивизион. Но пока наши контрбатарейной ответкой заглушат нацистов, нужно делать всё, чтобы самому прожить и пережить.
У входа в блиндаж командира роты лежали ящики БК, случайность. В момент начала обстрела их как раз перетаскивали в блиндаж, чтобы спрятать от таких вот неприятностей. Ну и не на открытой части окопа лежали, уже в блиндаже, вот только недалеко внутри, на пороге практически, то есть не самой глубокой части укрепления. Снаряд попал не в скат блиндажа, а в окоп совсем рядом, в метре. Взрывная волна и осколки пришлись в аккурат в ящики с этим БК. Пожар. Началась детонация. Взрывная волна с осколками от разрыва снаряда и детонирующего БК пошла внутрь блиндажа.
Там бойцы. И командир. Какая длинная мысль. Целых полсекунды. Но ноги её опередили. Ноги бросили тело туда, к мужикам. Взрывы — это не только ударная волна и осколки, это ещё огонь и пороховые газы, выдавливающие весь воздух-кислород и заполняющие весь объём закрытого пространства. Сейчас в блиндаже пламя и газы от взрывов артиллерийского снаряда и БК. Вход перегородило упавшее бревно. Непонятно, сколько оно весило. То ли один килограмм, то ли сто один, но оно было выброшено куда-то в сторону вверх. Кем? Мной? Не помню. По траектории полёта бревна, может, ещё один квадрик сбил? Так далеко улетело. Шутка. Почти. Главное, не дышать, не хватануть раскалённого угарного газа.
Первый был почти у входа. Ему досталось больше всех, он словил разрыв больше. Его и срочно наверх. Конечно, артобстрел ещё не закончен, там, безусловно, опасно, но здесь, в блиндаже, не выжить точно. Дальше снова внутрь. Из-за дыма ничего не видно. Кажется, горит всё. Что не может гореть, всё равно горит. Пекло. Кожа плавится. Это значит, у ребят внутри совсем нет времени ждать. Нырок в пекло. Второго обнаружил по звуку, что-то крикнул. Кто и как, вообще непонятно, вытащить, там разберутся. Третьего и четвёртого уже не осознавал как, всё происходило, будто со стороны наблюдаю. Точнее не понимал, как было внизу, в блиндаже, наверху свет, солнце и судорожный глоток воздуха. Аж в глазах помутнело. Один выдох, один вдох, больше нельзя, нет времени. Очень хочется, но нельзя, там ещё командир, у него нет времени на мои подышать. Вытащил. Думал всё, больше в этой мешанине обвалившейся земли, брёвен и остального непонятно чего найти никого невозможно. Но вариантов не было. Командир был там, обязан его вытаскивать. Получилось у обоих. Один выжил, второй вытащил.
Был награждён орденом Мужества. А также высшей наградой, что может быть, — пять жизней, пятеро братьев.
Глава 3
С другой стороны ленточки, дома
Как папа уехал
Иван помнил, как папа собрался идти на войну. Сначала по телевизору стали часто показывать солдат и танки. Там, в новостях, война совсем не походила на другую, тоже войну, но которая в кино. Сам Иван военные фильмы не особо любил, ну если только не война с монстрами, с ними вообще всё было понятно, а без монстров, когда тебе пять лет, всё время приходилось переспрашивать у отца, кто за кого. Папа новости со взрывами никогда не пропускал, всё смотрел и смотрел, хоть они ему и вообще не нравились; про это Ванька сразу понял, как увидел, что взгляд у отца сразу становится жёстким и колючим, поэтому, когда показывали танки и взрывы, он уже с расспросами к отцу совсем не приставал. Как же, пристанешь, если отец смотрит в экран, совсем не моргая. И молчит. Даже когда мама его что-то спрашивала, отец не сразу отвечал. Если вообще отвечал.
Потом папа с мамой стали часто обсуждать эти новости, где пушки, выстрелы и сломанные дома. Папа в этих разговорах с мамой говорил ровно, не повышая и не понижая голос. Он редко говорил именно так: одним тоном и чтобы вообще не шутить. Но, видимо, была причина, по которой в этих разговорах у них с мамой никакого веселья не было. И папа всё повторял, что он кому-то и что-то должен. Иван совсем не мог разобраться, про какой долг идёт речь, а отец всё твердил и твердил маме, что это он должен, вот должен, и