К работе институтов, являвшихся своего рода лицом всего Мариинского ведомства, Мария Фёдоровна бывала особенно строга. Она приезжала с проверками неофициально и без предупреждений.
Варя отлично помнила, как прошлой весной её императорское величество внезапно посетила их во время обеда, прошла в столовую и попробовала суп. На сей раз повару повезло. Суп оказался вкусным и горячим.
Марию Фёдоровну любили, уважали и побаивались. Институтки же относились к ней со священным благоговением, и теперь Варя стеснялась поднять глаза. Ей было стыдно за свой внешний вид, потому что перед благородной покровительницей она предстала в самом простом из своих осенних платьев: тёплом, чуть грубоватом, серо-зелёном, с мышиным отливом. Да и волосы она заплела в простую косу. Воронцовой ведь обещали визит в полицейское управление, но никак не тайную встречу с вдовствующей императрицей.
– Подойдите. Хочу посмотреть на вас поближе, Варвара Николаевна. Наслышана о ваших подвигах.
Варя послушно приблизилась и снова замерла в центре комнаты. Под её ногами оказался замысловатый бежевый цветок, от которого в разные стороны расходились побеги узора. Воронцова не смела отвести от них глаз, хоть прежде встречала Марию Фёдоровну и знала, что ничего ужасного в ней нет. Но то были встречи при совершенно иных обстоятельствах. Не наедине, когда её доставил сюда полицейский пристав.
– Вы понимаете, что наш разговор должен остаться в секрете? – всё так же мягко и терпеливо спросила Мария Фёдоровна. – Обсуждать его не полагается ни с кем.
– Да, ваше императорское величество. Разумеется, – поспешно заверила её Варя.
– Хорошо.
По голосу ей показалось, что женщина улыбается, и Варя позволила себе несмело взглянуть на неё.
Мария Фёдоровна сидела удобно, с прямой спиной, сложив аккуратные, ухоженные ладони на закрытой книге. Возраст и тяготы тронули её аристократичное лицо, но бережно и весьма деликатно, той благородной старостью, которая идёт женщине и прибавляет ей мудрости даже внешне. Вдовствующая императрица была одета в красивое платье из плотного тёмно-вишнёвого бархата, с розоватым отливом на свету. Его высокий ворот украшала крупная камея, а по груди до пояса шёл ряд мелких перламутровых пуговиц. Лёгкое кружево украшало узкие манжеты и подол. На шее – две длинные нити жемчуга. Никаких более изысков, словно и сама Мария Фёдоровна на пути сюда желала остаться незамеченной.
Она внимательно рассматривала Варю и вправду слегка при этом улыбалась. Вот только понять, к добру или к худу подобная улыбка, предсказать затруднительно.
– Как думаете, почему вы здесь?
– Я в чём-то провинилась? – осторожно переспросила Воронцова.
– Напротив, – ровным голосом возразила Мария Фёдоровна. – Оказавшись в центре крупного скандала, именно вы не позволили ему прозвучать. Ваше имя осталось за скобками. Более того, не причастен и Смольный институт, а с ним и те, кто ему покровительствует. Моя семья. – Её улыбка стала отчётливее и теплее. – Знаете, что это, дитя моё? Не трусость, не предусмотрительность. Нет. Верность. Себе, своему имени, дому, институту, а с ними и Родине. А верность я ценю особенно высоко. А ещё – ум. Настоящий ум, а не одно лишь умение зубрить учебный материал на высший балл. Я давно за вами наблюдала, но обстоятельства убедили меня в том, что вы не зря привлекли моё внимание.
Воронцова вновь потупилась. Она совершенно не представляла, что ответить. Мария Фёдоровна не ругала её. Напротив, говорила весьма лестные вещи. Но соглашаться со своей причастностью к истории с кражей броши Варя не торопилась. Оттого и не могла смотреть императрице в глаза.
Но вместо расспросов на эту щекотливую тему, Мария Фёдоровна спросила:
– Что вы слышали о получательницах золотого шифра?
Воронцова в недоумении часто заморгала:
– Его получают лучшие ученицы…
– Ещё, – перебила Императрица.
– Нужно достичь успехов…
– Ещё.
– Отличиться в учёбе и иметь идеальную репутацию…
– Ещё.
– Самые лучшие имеют право претендовать на пост императорской фрейлины.
– Ещё. Варвара Николаевна, ну же. Не разочаровывайте меня. Я прождала вас почти три часа, читая самый тоскливый роман в моей жизни. Любые слухи. Не только то, что принято. Мне нужна информация за рамками.
Варя почувствовала, как вспыхнули щёки. Говорить с Марией Фёдоровной о досужих сплетнях она не имела никакого права. Поэтому Воронцова заставила себя поднять голову и сказать:
– Я более ничего не знаю.
Вопреки опасениям, женщина вновь снисходительно улыбнулась.
– Вы слышали что-нибудь о тайном женском обществе? – прямо спросила она.
Разумеется. Разве кто-то в Смольном хоть раз не пошутил о том, что некоторых воспитанниц императрицы приближают к себе, ведут с ними переписки и учат тонкостям светской и политической игры, чтобы с малых лет взрастить для себя шпионок. Особых верных сторонниц, достаточно умных и хитрых, чтобы влиять на мужчин. Не только в России, но по всему миру. Порой они просто передавали информацию, которая помогала предотвращать трагедии. А порой и вмешивались в определённые решения напрямую. Но все эти россказни казались столь нелепыми, что стыдно пересказывать, поэтому Варя ответила:
– Да, ваше императорское величество. Но, насколько мне известны слухи, попасть в это тайное общество могут лишь лучшие из лучших. Самые умные обладательницы золотого шифра.
Мария Фёдоровна покачала головой.
– Оставьте шифр фрейлинам. Мы с вами говорим о наиболее умных юных дамах. О верных своей стране и государю и свято чтящих здравый смысл. О тех, кого приглашают не за лучшие баллы в учёбе, а за особые заслуги. Например за самоотверженное самостоятельное расследование кражи фамильной драгоценности столь находчиво и деликатно, чтобы остаться неназванной и не допустить малейшей тени на своё имя или институт.
Варе показалось, что земля уходит из-под ног. Ей не надо было отвечать, всё становилось ясно по её лицу, побледневшему и вытянувшемуся.
Мария Фёдоровна смотрела прямо и далее говорила без всяких намёков:
– Зимницкий не назвал вашего имени. Хоть в чём-то проявил благородство. На допросе твердил лишь про желание отомстить Обухову. Куда делась брошь, не знает. Но ему хватит обвинений и без громкой кражи. Молодой граф Герман Обухов, к слову, обаятельный и благородный юноша, всячески заступался за вас, называя случайной свидетельницей кошмарной сцены и своей небесной спасительницей. Как поэтично, не находите?
Варя молчала. Дар речи словно бы покинул её навсегда из-за одного лишь осознания: Мария Фёдоровна всё знала. А значит, в курсе дела была не одна она. И ей вовсе не удалось столь уж незаметно провести расследование. Вся её дальнейшая жизнь висела теперь на волоске.
– «Красный кардинал» был подарен князю Куракину мною лично, во время одного из праздников в честь героев Русско-турецкой войны, которые устраивал мой покойный супруг, – продолжала Мария Фёдоровна. – Эта брошь очень многое значит лично для меня, поскольку мой дорогой муж выбирал её самолично. Настолько, что я отдала приказ вывезти вас из института в Мариинский театр