Они попетляли по узким улочкам и подъехали к серо-голубому зданию казённого вида со двора. Выбежавший под моросящий дождик швейцар прикрыл за ними высокие решётчатые ворота и без всяких расспросов пригласил Шаврина и Варю следовать за ним.
– Разве же это полицейское управление? – шепнула приставу Варя, пока они шли по засыпанной гравием тропинке к заднему крыльцу, над которым нависал кривоватый козырёк.
Вопреки опасениям, пристав более не шутил. Лицо его сделалось серьёзным. Он приосанился так, словно готовился к встрече с высоким начальством. И затем, чуть наклонившись к Варе на ходу, негромко произнёс:
– Ведите себя учтиво, но не молчите. Отвечайте прямо. Говорите правду. Тогда всё разрешится быстро.
Воронцова остановилась у крыльца, не собираясь и шагу ступать в темноту неизвестного здания, покуда она не получит ответов.
– Но…
– Не упрямьтесь. Сейчас сами всё поймёте. – Шаврин подхватил её под локоть и едва ли не силой втянул в крошечную прихожую.
Девушке пришлось засеменить на опасно скользких ступенях, чтобы поспеть за ним.
Однако Варя не поняла ровным счётом ничего.
Она увидела прошмыгнувшую мимо неё служанку в переднике, которая несла стопку чистых кухонных полотенец. На гостей девушка не взглянула, просто вышла из одной двери и прошла по изгибающемуся коридору в другую.
Зато гостями заинтересовались двое мужчин в строгих штатских костюмах, сидевшие за круглым столом в комнате прямо напротив входа. Они поднялись с мест и вышли, чтобы обменяться парой фраз с Шавриным. По ним Воронцова догадалась, что эти двое – на службе. Из полиции они или нет, понять девушка не успела, но с приставом они общались весьма почтительно.
– Выпейте чаю, Иван Васильевич, а я пока провожу вашу протеже наверх, – сказал один из них – сухой и суровый на вид, словно строгий учитель математики лет пятидесяти.
Тут же суетился швейцар, расторопный, молодой и угловатый:
– Позвольте ваши пальто и шляпку, мадемуазель.
Воронцова замешкалась и отступила на полшага назад. Её взгляд испуганно заметался с незнакомых мужчин на Шаврина и обратно.
– Нет. Извольте объясниться. – Голос сел, а во рту предательски пересохло. Она сделала над собой усилие, чтобы звучать увереннее: – Это не полицейское управление, и я никуда не пойду, пока вы не скажете мне, что это за место.
Мужчины в костюмах переглянулись, а Шаврин улыбнулся в усы, отчего его глаза сузились и потеплели, а у висков собрались глубокие морщинки, как у человека с особо живой мимикой.
– Нет, вы только взгляните на неё. – Иван Васильевич покачал головой. – Когда Зимницкий револьвером угрожал, она не забоялась. Когда разбойник с ножом в саду напал, она его сначала по голове огрела, а только потом закричала. А тут вдруг застыла как вкопанная и глазками моргает. Ох уж эти кисейные барышни. Сладу с вами, сударыня, никакого.
Тот, что вызвался провожать Варю, развеселился и спросил:
– Значит, это она Штыка отдыхать отправила? Нам уже доложили новости по телефону. Одним ударом по голове? – Он радостно крякнул. – А била чем? Кирпичом, что ль?
– Да нет, веткой с руку толщиной.
– Шутить изволите, Иван Васильевич.
– Вот и я задумался… – Взгляд Шаврина сделался настолько пристальным, что Варе вдруг стало ужасно неуютно. – Как она подняла её так легко и размахнулась? И удар пришёлся сверху вниз, а Штык ростом больше. Да и тропа там под горку идёт, а он стоял выше её.
Второй мужчина в штатском задумчиво почесал кончик носа, разглядывая невозмутимую Воронцову.
– Я бы её на какую-нибудь борьбу отправил. Бокс, к примеру. Или что-то поизящнее и повосточнее. Например каратэ. Слыхал, она японский любит.
Варя обмерла. Эти люди столь многое о ней знали? Кто они?
– А я бы к ней того итальянца приставил, который про яды в прошлом марте лекцию читал. Уж больно хитра, – возразил первый.
– Хитра, – соглашаясь, протянул Иван Васильевич. – Штык, едва в себя пришёл, указал на Давыдова. А наша Варвара Николаевна, разумеется, такую фамилию прежде никогда не слышала и о связи этого Давыдова с Зимницким не знает ничего, если её расспросить.
Шаврин засмеялся громче и отчётливее, а потом вдруг опомнился и словно бы язык прикусил. После чего наконец сжалился и пояснил:
– Ожидает вас, Варвара Николаевна, ваша главная покровительница и заступница. И уже давно ожидает, потому как промешкали мы с вами из-за вашей встречи со Штыком изрядно. Так что не тяните более. Ступайте наверх за уважаемым господином. И помните, что этого разговора никогда не было. Я возил вас в управление, записал показания, вы опознали Штыка и после возвратились в институт усталая, но довольная своим героизмом. Ясно вам?
Воронцова коротко кивнула. Этот разговор расставил всё по местам, и оттого спорить более не было смысла.
Она рассталась с пальто и шляпкой, передав их швейцару, после чего безропотно пошла за одним из мужчин в штатском по коридору к лестнице.
Если на первом этаже все помещения напоминали служебные, то на втором располагалась… квартира. Дорого обставленная, но не слишком роскошная. Чем-то напоминающая отель: всё необходимое есть, но о хозяевах мало что говорит за отсутствием личных вещей. Никаких портретов или фотографий. Несколько морских пейзажей на стенах в коридоре. Смежные комнаты. В одной из них за вышивкой обнаружилась не то фрейлина, не компаньонка – приличная, хорошо одетая женщина слегка за сорок с храпящим мопсом подле неё на диване. Старый пёс не заметил визитёров, продолжив спать. А вот женщина оторвалась от вышивки и прошла к закрытой двустворчатой двери. На ходу она смерила Варю придирчивым взглядом, и девушка невольно приосанилась.
Женщина постучала, а затем чуть приоткрыла двери и спросила, может ли прибывшая мадемуазель войти. Ответ Варя не разобрала, но сочла его утвердительным, потому что женщина открыла двери шире и посторонилась.
Сопровождавший Воронцову мужчина чуть подался к ней и шепнул:
– Я подожду вас здесь. Идите.
Механическим, отрепетированным движением Варя расправила платье. Ноги будто стали деревянными от волнения и едва сгибались в коленях. В правдивость происходящего ей верилось весьма смутно. Она всё ждала: вот сейчас переступит порог и поймёт, что это глупый розыгрыш, а внутри ожидает матушка, которая решила её проучить. Или того хуже – отец.
Она вошла в неярко освещённую комнату одна, и дверь позади тотчас деликатно прикрыли. Варя остановилась на краю турецкого ковра, который заполнял центр помещения, словно большое сине-бежевое море.
Вся тёмная резная мебель здесь напоминала убранство гостиной в немецком салоне: запертый стол-бюро у стены, большие часы с маятником в углу, книжный шкаф со стеклянными дверцами у входа, круглый стол со стульями у одного окна, ещё один шахматный столик поменьше напротив дверей в соседнюю комнату, пара одинаковых сапфирово-синих диванов и кресел, несколько торшеров на высоких ножках и погашенная люстра.
Горело лишь два торшера: у самого входа и возле окна. Там, где подле изящного комода в кресле читала женщина. Она неспешно заложила страницу и закрыла книгу.
Едва взгляд Воронцовой скользнул по убранству и остановился на женщине в кресле, девушка потупилась и опустилась в изящном, глубоком реверансе.
– Bonjour, Votre Majesté Impériale[49], – без запинки произнесла она, совладав с волнением.
– Bonjour, ma chère enfant, – прозвучал в ответ мягкий голос.
Варя узнала её сразу, едва взглянув. Она бы и по одному этому голосу узнала: уверенному, доброму, с небольшим акцентом.
Мария Фёдоровна Романова, вдовствующая императрица и мать государя, множество