Варя вздрогнула. Её взгляд заметался в поисках всех возможных вариантов развития событий.
– Господи, спаси и сохрани! – пробормотала она, крутанувшись на месте. Приметила нож. Потом сломанную палку, которой Яков оглушил Штыка. Затем развернулась к самому юноше. – Вам нужно уходить. Немедля.
Она подхватила палку. Та оказалась тяжёлой, но не настолько, чтобы девица не смогла её поднять.
– Яков! – горячо зашептала она. – Не стойте же столбом! Уходите! По набережной к монастырю, а оттуда в город! Да поскорее!
– А вы…
– Я сама тут разберусь. Не переживайте. – Она поудобнее перехватила палку. Ей вдруг вспомнилась их первая встреча со Штыком, когда тот угрожал ей ножом, а она отыскала взглядом подходящее орудие для самозащиты. Уж не та ли это палка, что попалась ей на глаза тогда? Забавно, если так. – Торопитесь же. Кто-то идёт.
Юноша развернулся и сделал пару шагов прочь, но затем вдруг остановился и вновь вернулся к девушке.
– Нет, так не годится. Я ведь поговорить с вами хотел. – Он нервно сжал губы в линию.
– Ах, умоляю! – Варя застонала. – После поговорим обязательно. Вас не должны увидеть.
Но Яков не двинулся с места. Он навис над Воронцовой, непреклонный в своём решении озвучить то, что мучило его. Его не беспокоили ни морось на лице, ни Штык, ни факт того, что их могли вот-вот застать над бесчувственным телом.
– Помните тот обрывок объявления, из-за которого вы меня отыскали? – торопливо заговорил Яков, перебивая сам себя. – Про обувной магазин Апраксина? Так вот, тот магазин принадлежал моему отцу. Он продал дом в деревне, когда мама умерла от чахотки, забрал меня и перебрался в Петербург. Решил открыть своё дело в большом городе, но быстро прогорел. Был вынужден продать всё другу, Ивану Синелину, а тот его обманул. Отец спился и умер прямо в одной из комнат «Рюмочной», а меня взяла на воспитание хозяйка. Пожалела сопляка. Под самой крышей там комната. Она полна старых вещей, оставшихся от отца, в том числе тех листовок, никому уж ненужных. Я там живу. И каждое утро в чердачное окно смотрю, как Синелин открывает отцовский магазин. Я…
Он запнулся, потому что голоса теперь звучали ближе и громче. Яков мельком глянул в сторону аллеи, словно был готов в любой миг сорваться с места, как почуявший лису заяц. Облизал губы, подался вперёд и с жаром заключил:
– Я не хочу, чтобы вы считали меня последним лгуном, Варвара Николаевна. Это всё правда. Вам стоит знать обо мне хоть что-то настоящее.
– Помилуйте! Я вам верю, Яша. – Она выронила ветку и порывисто схватила его за рукав, но лишь чтобы поскорее подтолкнуть в противоположную сторону. – Я вас умоляю, поспешите! Уходите немедля, пока вас не заметили! Потом поговорим, даю вам слово!
Ей пришлось толкнуть его ещё раз сильнее, чтобы Яков, наконец опомнился и бросился прочь, вниз по тропе к реке.
– Mon Dieu, – обессиленно выдохнула девушка, глядя ему вслед.
Воронцова дала Якову несколько мгновений, пока он не скрылся из виду, и лишь тогда начала действовать. Она сосредоточилась, взяла палку поудобнее и встала так, словно это она ударила Штыка. И лишь после этого набрала в грудь побольше воздуха и пронзительно закричала.
Тут ей бы самой упасть в обморок, но, как нарочно, сознание её не покинуло.
Варя запомнила всё: прибежавших на её крики монахинь и сторожа, дорогу в институт, суматоху и мельтешение лиц вокруг. Её светлость, Ирецкая, девочки, инспектрисы, доктор, сёстры милосердия – все что-то спрашивали. Варя отвечала механически. Она рассказывала, как проводила маменьку и как потом возвратилась, чтобы подобрать оброненную перчатку, потому как испугалась, что дождик её замочит и испортит. Как напал на неё неизвестный с ножом и требовал денег, расспрашивал, какие ценности хранятся в институте, а когда отвлёкся на шум, она ударила его по голове веткой. Брошь она не упоминала вовсе. Связь Штыка с Зимницким – тоже. Варя надеялась на чудо. А ещё на то, что маменьке ещё не сообщили.
Явились приставы. Они приехали так быстро, будто дежурили прямо у ворот. Один из них, самый возрастной и усатый, по фамилии Шаврин, сказал, что Варю надлежит опросить. Воронцова ожидала беседу при княжне Ливен или Марье Андреевне, но вместо этого её усадили в закрытый экипаж и увезли прочь из Смольного, пообещав возвратить сразу после допроса.
Никто Шаврина не остановил.
Никто не позволил ей возразить.
Никто не поехал в качестве сопровождения.
Более того, Ирецкая едва взглянула на её, когда провожала Воронцову до экипажа. Выражение лица классной дамы осталось нечитаемым и полностью бесстрастным.
Глава 18
– В которое именно полицейское управление мы едем, Иван Васильевич?
– В самое что ни на есть правильное. – Шаврин усмехнулся в густые, висячие усы, скрывавшие всю верхнюю губу. – Вам нет нужды переживать, любезная Варвара Николаевна. К ужину поспеете обратно.
Сидевший напротив неё пристав отвернулся к окошку, в очередной раз давая понять, что разговор у них не сложится.
За двадцать минут тряской езды Варя успела выяснить, как пристава зовут, сколько лет он служит, как часто занимается делами институтов благородных девиц и отчего не любит осеннюю слякоть. Шаврин держался учтиво, с каким-то заботливо-отеческим вниманием. На Варю с расспросами не наседал. Но и на её вопросы отвечал весьма сухо, всё больше уверяя её, что их поездка – лишь формальность, потому как Воронцова по воле случая задержала преступника. На вполне закономерный вопрос о том, почему ей в сопровождение ради соблюдения приличий не отрядили инспектрису или хотя бы пепиньерку, Шаврин ответил, что он сам вполне уполномочен отвечать за безопасность и сохранность воспитанниц Смольного. В противном случае Варю бы с ним никуда не отпустили.
Но отчего-то первое лёгкое смятение, связанное со столь внезапным отъездом, всё более сменялось волнением и даже страхом. Варя стискивала на коленях пальцы в перчатках и размышляла о том, уж не арест ли это, совершённый столь тихо, чтобы не допустить скандала и сплетен. Мысли её метались.
Поначалу Варю настолько смутило то, сколь легко её отправили с приставом (буквально в считаные минуты снарядили и усадили в экипаж), что она вовсе не могла поверить в реальность происходящего.
– Я арестована? – на всякий случай спросила она севшим голосом.
– Вовсе нет. Вы же ведь ничего противозаконного не совершили. Даже не убили нападавшего, а действовали исключительно ради защиты собственной жизни, насколько я понял. – Шаврин едва удостоил её взглядом, а потом пробормотал, морщась: – Совсем погода испортилась. Похолодает к утру. Сил нет, как колени ломит. Завтра вообще беда будет.
Последнее более походило на досадливые сетования вслух, нежели на жалобу ради чужого сочувствия.
Пасмурный день рано превратился в стылые сумерки. Варя зябко ёжилась в сумраке холодного экипажа. Она вглядывалась в проплывающий мимо городской пейзаж, но ещё в начале поездки потеряла направление и теперь не могла сориентироваться вовсе. Последним Варя приметила Таврический сад, в котором смолянки часто прогуливались. Затем она отвлеклась на Шаврина, а когда выглянула вновь, уже не смогла признать улицу. Здания вокруг казались ей незнакомыми. Воронцова была уверена, что ближайшее к Смольному полицейское управление осталось