Воронцова ничего не ответила. Она села поглубже в дальний угол и прикрыла глаза в надежде, что, когда она их откроет, всё окажется дурным сном, растаявшим поутру.
Глава 17
К утру всё лишь усугубилось.
На ночь Варю оставили в лазарете под присмотром дежурной сестры милосердия, но к завтраку уже отпустили, убедившись, что девушка здорова, а шок перенесла весьма легко. Воронцова направилась в столовую в сопровождении как никогда молчаливой Ирецкой.
Классная дама не изрекла ни единого нравоучения о том, что с благовоспитанными девицами не случается ничего подобного. Марья Андреевна выглядела особенно хмурой. А когда в столовой Варю обступили взволнованные подруги и начали расспрашивать наперебой, ведь накануне узнать подробности происшествия им так и не позволили: из кабинета maman Воронцову отправили прямиком в лазарет. Ирецкая все допросы пресекла парой кратких строгих замечаний, после чего велела воспитанницам вести себя прилично и приступать к трапезе.
Варя ловила на себе любопытные взгляды. Глаза Марины Быстровой так и блестели от предвкушения интересной истории, которую она пропустила. А вот Эмилия Драйер, напротив, выглядела ужасно напуганной и бледной. Воронцова предпочла бы первым делом переговорить именно с ней, раскрыть правду и успокоить, что самое страшное осталось позади. Однако с этим пришлось повременить.
В конце завтрака, когда девушки уже допивали чай с булкой, в столовую чинно вошла одна из инспектрис. Она что-то шепнула на ухо Ирецкой, и та обратилась к Варе:
– Варвара Николаевна, прибыла ваша матушка. Она ожидает в кабинете у её светлости.
Сказано это было сдержанно и официально, но Воронцовой почудилась жалость во взгляде классной дамы. Поэтому к матушке она шла, точно на страшный суд.
Но Капитолина Аркадьевна Воронцова вовсе не походила на взбалмошную мамочку, заламывающую руки в слезах, едва узнав о том потрясении, что настигло её дочь. Напротив, она хранила спокойствие со всем присущим ей достоинством.
Варя застала их с Еленой Александровной распивающими чай с мятными пряниками. Обе дамы сидели друг напротив друга за маленьким круглым столиком у окна с видом чинным, но вполне дружелюбно настроенным друг к другу.
– Bonjour, mesdames, – Варя остановилась, едва переступив порог, и присела в почтительном реверансе.
Капитолина Аркадьевна, облачённая в строгое платье густого сливового цвета, скользнула по дочери цепким взглядом, от которого вряд ли что-либо могло укрыться. Этот взгляд заставил Варю выпрямиться так, словно она была солдатом на плацу в ожидании государя императора.
– Ma chère enfant[47], – матушка послала ей ласковую улыбку, а после вновь обратилась к её светлости: – Елена Александровна, погода сегодня чудесная. Вы не станете возражать, если мы с Варварой немного прогуляемся в институтском саду? Я бы хотела пообщаться с дочерью приватно.
– Понимаю, – Елена Александровна ответила одобрительным наклоном головы. – Наденьте пальто, Варвара Николаевна. У реки прохладно.
Варя использовала время переодевания как краткую отсрочку для размышлений, но к тому моменту, как они вышли в сад, все доводы улетучились, стоило маменьке взять её под руку.
Неспешным прогулочным шагом они двинулись по тропинке меж облысевших клумб. С них убрали омертвелую растительность, освободив место для новых посадок на будущий год. Зимой здесь будет место для их игр на свежем воздухе. Возможно, даже зальют небольшой каток или позволят построить снежную крепость. Но до первых настоящих морозов было ещё далеко.
Утреннее небо, лишённое цвета, нависало над Петербургом низкой пеленой. Приглушённые краски природы навевали тоску своей серо-бурой палитрой. Даже матушкины волосы, видневшиеся из-под аккуратной коричневой шляпки, наводили на мысли об унылой осенней поре.
Прежде они цветом были такими же карамельно-рыжими, как у Вари, но с возрастом приобрели оттенок палой листвы. Первые серебряные нити блестели в них, будто первые заморозки в межсезонье. Капитолина Аркадьевна старела медленно и благородно. Её талия по-прежнему оставалась осиной, а походка – изящной. Не лишённая красоты, с годами маменька будто становилась горделивее и строже. Но вся её строгость немедля оборачивалась ласковой мягкостью, стоило ей улыбнуться, демонстрируя прелестные ямочки на щеках. Графиню Воронцову в высшем свете любовно прозвали Дианой Петербурга – в честь римской богини женственности, плодородия и охоты.
Едва они немного удалились от института, Капитолина Аркадьевна замедлила шаг, словно давала понять, что спешка нежелательна до тех пор, пока она не узнает у дочери всё, что нужно. Варя отчасти её понимала. Наверняка маменька уже в курсе происшествия в Михайловском замке. Загадкой оставалось лишь то, как ей удавалось сохранять столь завидное хладнокровие. Но она нашла, чем удивить дочь без применения прямых упрёков.
– Вы все такие разные у нас с отцом. – Матушка вздохнула мечтательно и протяжно. – Рома – упрямый и нетерпимый до невозможности. Живая озорница Настенька, которая теперь стала всецело заботой мужа, дай ему Господь терпения. Непоседливый, задиристый Костя. И наш тихий, робкий ангелочек Мишенька, которому всегда нужно особое внимание, иначе он чахнет. Но ты, моя душа… – Мама с пристальным прищуром глянула на неё искоса. – Ты – сложнее всех.
– Отчего же, маменька? – весело возмутилась Варя.
– Ты – хитрая лиса, – без всякого укора сообщила Капитолина Аркадьевна. – Про тебя – каждая вторая народная сказка, Варюша.
– Разве же так дурно быть немножко лисой?
– Лиса в сказках всегда сурово расплачивается за все свои хитрости. Порой даже идёт на воротник простому мужику.
Какое-то время Варя непонимающе смотрела на мать, затем моргнула несколько раз, словно разгоняя морок, и прямо спросила:
– Ты сердишься на меня?
Капитолина Аркадьевна подарила ей короткий саркастический смешок.
– Сержусь? Помилуйте, барыня моя любезная! Разве похоже на то, чтобы я сердилась? – Маменькин голос наконец пошёл вверх, голубые глаза раскрылись шире, а на непроницаемом лице вспыхнул румянец. Это немного успокоило Варю. – Я лишь в ужасе пребываю с самого утра. Счастье, что твой отец ещё не вернулся. Вообрази, что с ним сделается, когда и до него дойдут известия?
Но Варя представила себе изумлённого отца и отчего-то тихо засмеялась.
– Веселишься, значит? – Капитолина Аркадьевна часто заморгала в недоумении. – Совсем я тебя распустила. Думала, твой живой ум в институте направят в нужное русло, а на непокорный норов найдут управу, а ты…
Последнее она протянула, укоризненно качая головой.
– Разве не забавно, мамуленька моя золотая? – заворковала Варя, нарочито ласково приникая к плечу матери. – Ты только вдумайся: прямо уморительный анекдот выйдет. Зайдут к папеньке в кабинет и скажут: «Вообразите, ваше превосходительство Николай Михайлович! Встречаются как-то на маскарадном балу дочь некоего тайного советника, служащего в Министерстве путей сообщения, его старый друг, хозяин крупных ткацких фабрик, что обеспечивают сукном это самое министерство, а также сын хозяина металлургических заводов на Урале, производителя паровозов. И вот друг стреляет в сына…»
– Варвара! – оборвала её мать, пылая возмущением.
Они остановились посреди тропинки, глядя друг другу в глаза.
Варя залилась смехом первой, едва заметила обозначившиеся ямочки на матушкиных щеках. Капитолина Аркадьевна позволила себе тихо засмеяться в ответ.
– Ты несносная девица, Варвара. И ещё потешаешься? – Тон матушки немного смягчился, когда они пошли дальше под ручку. – Нормальной воспитанной девушке полагается сейчас лежать в бреду в лазарете. Ты хоть понимаешь, как сильно рисковала?
– Разумеется. И ещё прекрасно осознаю, в каком гневе ты и как рассердится отец.
– Je vais devenir folle[48], – заявила