– Не сойдёшь, – заверила Варя. – Всё это нелепая случайность. Мелочи, твоего внимания не стоящие. Павел Ильич Зимницкий, как я поняла, собирался мстить Обухову, а Герман Борисович подвернулся под руку. Я услышала их голоса и лишь полюбопытствовала, что происходит.
– Говорю же, несносная лиса, – мать вскинула брови.
Варя невинно взмахнула ресницами.
– Ну а Герман Обухов? Откуда ты его знаешь? – наседала Капитолина Аркадьевна, как заправский пристав. Без жалости.
Отвечать надо было быстро. И не сомневаясь, иначе почует подвох.
– Познакомились в театре случайно. Он услышал мою фамилию и спросил, не дочь ли я Николая Воронцова. Мы обменялись любезностями. Он довольно мил. Вот и всё.
– А твои побеги на уроки японского, до настоящего начала которых ещё недели две? – мать прищурилась. – Уж не к нему ли бегала?
– Нет.
– А к кому?
– В книжный магазин и в кафе за трубочками с кремом.
– Ты прогуливала?
– Нет. Ездила после занятий.
– Как ваша классная дама допустила?
– Она отравляла со мной пепиньерку.
– И что же пепиньерка?
– Я её подкупила. Сделала соучастницей своего греховного бегства в кондитерскую.
– Чем именно подкупила?
– Обещала протекцию.
– Какого рода? – брови матушки взлетели вверх.
– Сказала, что Настенькин Андрей Львович сможет дать пару рекомендаций в посольстве. – Варя повисла у матери на руке и затараторила: – Маменька, пожалуйста, не ругайтесь! Моя Нина Адамовна – настоящее сокровище! Умница и красавица!
– И соучастница, – сухо вставила мать.
– Она достойна куда большего, чем скромное учительствование! И она добрая! Премилейшая! Тебе понравится, слово даю! Прошу, маменька, мой ангел, не ругайся! Позволь мне написать Насте, попросить похлопотать за мою Ниночку Адамовну!
– Варвара…
– Она сирота. За неё больше некому. И она слишком скромная, чтобы просить помощи самой.
По взгляду матери Варя поняла, что та сдалась на «сироте», но на всякий случай добавила:
– Пусть она попробует. Помогать ближнему – богоугодное дело. Не ругай её, что на мои уговоры поддалась. Мы ничего ужасного не совершили. За пирожные и книжки девиц бранить бесполезно, знаешь ведь.
Капитолина Аркадьевна вновь покачала головой.
– На твои уговоры, Варвара-лиса, не поддастся разве что камень. Ты всегда знаешь, куда надавить, чтоб ларчик отворился. Ладно уж. Напиши Настеньке записку, а там пусть Андрюша сам разбирается, что можно сделать для этой твоей пепиньерки.
От радости Варя запрыгала на месте и звонко поцеловала мать в щёку.
– Маменька, мой ангел! Благодарю!
Мать осадила её строгим взглядом.
– Но чтобы с этим Обуховым и прочими мужчинами мимо меня общаться не смела! – Она слегка встряхнула развеселившуюся дочь. – Обещай мне, Варвара.
– Обещаю.
Ей было совестно за каждую свою ложь так искренне, что пылали пятки в тонких осенних башмаках. Но Варя продолжала счастливо улыбаться, потому что знала – так лучше и спокойнее для всех. Для родителей особенно. А значит, удалось обойтись малыми потерями. Со всем прочим она разберётся позднее, когда приведёт мысли в порядок.
– Мне следует подумать, как деликатнее преподнести твои приключения отцу, – утомлённым голосом произнесла Капитолина Аркадьевна.
Они свернули на ведущую к монастырю аллею.
Матушка продолжила расспросы, но уже не столь напористо. Всё больше она уговаривала Варю вести себя прилично в преддверии выпуска, проявить должное прилежание в учёбе и не попадать в скандальные ситуации. Варя охотно давала обещания, а сама с содроганием размышляла о Зимницком. Павел Ильич мог выдать её причастность, сказав, что «Красного кардинала» из дома Куракиных вынесла именно она. Мильчина может подтвердить это. Да и бедняжка Эмилия наверняка тоже, если на неё надавят. Даже если младший Обухов ничего не скажет про брошь, а ограничится историей с покушением и выстрелом из мести, её могут привлечь к делу как соучастницу. И Якова тоже наверняка не составит труда поймать. Что тогда? Маменькиного доверия она лишится навсегда. Не говоря уже о том, что разобьёт отцу сердце.
Матушка незаметно сменила тему, заговорив об учёбе. Затем поведала новости из дома. Они беседовали и гуляли целый час, покуда не озябли. Варя держалась беззаботно, но не слишком уж весело, чтобы Капитолина Аркадьевна не заподозрила ничего дурного. Но, кажется, маменька поверила в Варины обещания, пусть и неохотно, и немного успокоилась. Они уже направлялись обратно к институту, как вдруг что-то заставило Воронцову оглянуться.
В конце тропинки, засунув руки в карманы, стоял Яков. Казалось, он только что явился со стороны монастыря, но двинуться дальше не посмел, завидев Варю в компании другой дамы. Головного убора на нём не было, и ветер с реки шевелил его чёрные кудри.
Сердце забилось часто: от неожиданности, испуга и радости. Заметалось в груди, глупое. Так, что смущённая улыбка на губах расцвела первее здравых мыслей.
Его не арестовали. До него не добрались. Господь пока миловал.
– Маменька, душа моя, – заворковала Варя. – Мои mesdames сейчас, должно быть, все на рукоделии. Занимаются выкройками и обсуждают костюмы вчерашнего бала. А что, если нам пойти в институт и написать письмо Настеньке и Андрею, пока все заняты? Чтобы ты сама передала его, минуя инспекцию института. Мне подумалось, им вовсе не обязательно знать о нашем с Ниной Адамовной уговоре, чтобы к ней не приставали с ненужными расспросами.
– Пожалуй, соглашусь с тобой. О твоей протекции лучше вообще никому не знать. А этой девушке и вовсе пока не следует озвучивать свои планы об уходе, покуда она зависит от казённого содержания.
Варя знала, что маменька поймёт.
Они пошли чуть быстрее.
Когда Воронцова оглянулась снова, Якова на дорожке уже не было.
Ушёл? Зачем же вовсе приходил? Убедиться, что она здорова? Потребовать обговорённое вознаграждение? Или же отправился на их место у реки, чтобы дождаться встречи с ней? Быть может, даже надеялся на эту встречу.
Варя отогнала ненужные рассуждения и вновь увлеклась беседой с матушкой. Вместе они возвратились в институт, где в пустом классе составили послание для старшей сестры и её мужа с просьбой похлопотать за милую пепиньерку. Затем Варя проводила маменьку до швейцарской, где они обнялись на прощание.
– Ты обещала мне. Не забудь, – строго шепнула Капитолина Аркадьевна, хмуря идеальные брови.
– Да, мой добрый ангел, – весело ответила Варвара и поцеловала мать в щёку.
Но едва матушка покинула институт, Варя развернулась и пошла к дверям во внутренний сад.
В коридорах Смольного, как и всегда в субботу, царила благородная тишина. Некоторых девочек забрали на выходные домой. Оставшиеся были заняты дополнительными занятиями, выполнением домашних заданий или рукоделием. Пасмурная погода, которую матушка окрестила чудесной, чтобы побыть с дочерью наедине, никак не способствовала скорому выходу на прогулку. Ко всему прочему заморосил мелкий дождик. Но даже он не помешал Варе на пути к цели. Она твёрдо решила: если никто её не остановит, улизнёт на десять минут только ради краткого разговора с Яковом, а потом сразу обратно.
Ей встретилась лишь уборщица, которая натирала полы в одном из классов. На Варю она не взглянула, поглощённая собственной незамысловатой работой. Поэтому Воронцова покинула институт незамеченной и сразу поспешила уйти подальше от окон.
Холодная морось, словно пропущенная через сито, сыпала с небес. Сквозь водяную взвесь очертания далёких предметов размывались, становясь нечёткими. Промокнуть под таким дождём было сложно, но и долго находиться в промозглой сырости желания не возникало,