– И у меня то же самое.
– И у меня.
– И у нас.
Дортуар вмиг заполнился гвалтом, как на птичьем базаре. Девушки оживлённо пересказывали друг другу, какие вещи вдруг мистическим образом поменяли местоположения, и возмущались произволу, учинённому младшими девочками.
Не прошло и двух минут, как в дортуар явилась Ирецкая. Вид она имела крайне рассерженный.
– Что происходит? Вас слышно на весь коридор, – отчеканила она, готовая прочитать проповедь о недостойном поведении, наказать зачинщиц беспредела, а ещё наверняка пригрозить, что нового похода в театр им теперь не видать ещё долго, раз уж не умеют держать себя в руках.
Но стоило Марье Андреевне появиться на пороге, как воспитанницы обступили её и принялись жаловаться на баловство «голубых» смолянок, которые наверняка порылись в чужих вещах просто назло, либо из чистого любопытства. За воровство отчисляли, поэтому никто не удивился, что не пропало ни булавки. Младшие бы на столь тяжкое преступление не решились. Но само озорство без внимания не осталось. «Белые» теперь требовали отыскать и покарать виновных. Ирецкая насилу их успокоила. Кажется, на столь возмущённый пыл она не рассчитывала. Пообещала поговорить с другими классными дамами, чтобы усмирили девочек, но заверила, что волнения напрасны. Наверняка подобное не повторится.
Марья Андреевна велела всем поскорее ложиться спать, но уйти не успела.
– А что, если это привидения погибших смолянок? – Наденька Шагарова перекрестилась. – Вдруг мы следующие? Я слышала, что в их комнатах тоже был разгром прежде, чем они погибли минувшим летом…
– Что?! – Ирецкая вспыхнула. Её вытянувшееся лицо немедля пошло пятнами от возмущения. – Чтобы я больше не слышала этих глупостей!
– Но девушки погибли! – Губы Нади задрожали, а глаза в ужасе наполнились слезами.
– Это был несчастный случай. Страшная трагедия, которую лучше поскорее оставить позади, – отчеканила Ирецкая, а потом сухо добавила: – Всё! Спать! Через пять минут гашу свет. Кто не успеет лечь, заночует стоя в коридоре. Так вы точно быстро убедитесь, что никаких привидений в Смольном нет.
Ирецкая вышла, закрыв за собой дверь с такой ледяной сдержанностью, что Варя истово позавидовала её умению брать себя в руки.
– Говорят, отец Лизу не забирал из института, – раздался громкий шёпот Марины Быстровой. – Все рассказы о её расстройстве – выдумки. На самом деле она тоже умерла. Просто это скрыли.
Надя громко всхлипнула и закрыла лицо руками. Её сестра Анна тотчас оказалась подле неё, чтобы обнять и успокоить.
– Перестань, право, – шикнула на Быстрову старшая Шагарова. – Лизонька уехала от огорчения. Но сейчас с ней всё хорошо. Раз нам так сказали, значит, это правда. Точка.
– А как же их классная дама? И ещё учитель словесности…
Но на сей раз её перебила сама Варя, не выдержав этой атмосферы нарастающего ужаса. Страха перед мистическими глупостями, который способен захватить девиц в считаные секунды, если даже просто говорить в темноте жутким шёпотом.
– Прекрати, – Воронцова подошла к Марине и тронула её за руку. – Привидений не бывает. А даже если бы они и были, в твоём исподнем им искать нечего. Давайте не будем портить вечер и доводить друг друга до истерики?
Быстрова надулась, но промолчала. Кажется, обиделась на Варю за то, что подруга её не поддержала.
Но Воронцова и вправду не хотела думать о плохом. В институте происходили несчастные случаи. Некоторых девочек забирали или переводили в другие места. Учителя увольнялись. Даже порой назревали скандалы, которые стремились поскорее замять. Варя не хотела об этом думать. Уж точно не сейчас, когда есть своя беда.
Она шла к кровати, когда на пути возникла Эмилия Карловна. Девушка и вправду бледностью, длинной сорочкой и громадными напуганными глазами напоминала привидение.
– Варвара Николаевна, а у вас ничего не пропало? – выразительным шёпотом спросила Драйер.
– Будьте спокойны, голубушка, ничего, – не моргнув и глазом заверила Воронцова.
Она поскорее отвернулась, чтобы не привлекать к ним внимания, но поймала сердитый взгляд Быстровой. Мариночка глянула коротко и обиженно, как переживающий предательство человек.
Глава 8
Марья Андреевна листала тетрадь с таким серьёзным видом, словно и вправду понимала японский язык. Внутри не было ничего, кроме летних заданий, которые Варя тщательно выполняла во время каникул. Но Ирецкой она сказала, что тетрадку необходимо сдать до конца недели, и лучше сделать это в пятницу, когда Танака-сама достаточно свободна, чтобы ответить на все её вопросы и выдать новые задания на выходные.
Классная дама просматривала записи Воронцовой, поджав губы. Сомнение было написано на её лице, но не нашлось ни единой причины, чтобы уличить Варю во лжи.
– Мне не более получаса понадобится. Уверена, Танака-сама не задержит, – Воронцова старалась говорить уверенно, но при этом умоляюще-вежливо. Требовалось убедить Ирецкую в острой необходимости срочной поездки, которая, опять же, наметилась без всякого предупреждения.
Но Марья Андреевна не торопилась с ответом. И пока она размышляла, рассматривая витиеватые иероглифы, Варя ощутила, как шея на затылке под косой покрывается испариной от волнения. Классная дама была вправе отказать без объяснений, но отчего-то медлила.
– Должна признать, вы пишите очень красиво, Варвара Николаевна, – вдруг призналась она, словно залюбовавшись. – Кроется в этих чёрных символах некое очарование. Пленительная загадка Востока, от которой всё внутри замирает. Словно пагоды теснятся меж персиковых деревьев на закате.
Варя невольно вскинула брови, покуда её строгую классную даму внезапно потянуло на изысканный поэтический слог. Она не стала нарушать высокопарный настрой, поправлять Ирецкую или же вовсе признаваться, что Танака-сама часто укоряла девушку за небрежность при письме. Напротив, она всеми силами постаралась поддержать лирическую ноту:
– О! старый пруд!
Скачут лягушки в него, – Всплески воды![25]
Варя прочла перевод стиха проникновенно, с душой, а потом позволила себе робкую улыбку и смущённо пояснила:
– Это хайку о лягушке поэта Мацуо Басё. Не спорю, от родной русской поэзии отличается, но разве ли не красиво, Марья Андреевна? Разве не тонко и при этом кратко?
Губы Ирецкой вдруг дрогнули, но она сдержалась. Лишь глаза её как-то по-доброму смеялись, когда она сказала:
– Проникновенно о скачущих в пруду лягушках? Вряд ли я способна с вами согласиться, Варвара Николаевна. Рекомендую поискать в следующий раз что-нибудь о цветущей сакуре или свежести весеннего утра. У японцев наверняка об этом достаточно стихов сложено. – Классная дама возвратила Воронцовой тетрадку. – Но вы движетесь, несомненно, в положительном направлении, не смею осуждать. Позволяю вам в пять часов навестить учительницу японского. Я договорюсь насчёт извозчика. И возьмите с собой Нину Адамовну Петерсон. Погода сегодня чудесная, она подождёт вас в экипаже и немного прогуляется. Вы сказали, что пробудете недолго.
Варя прижала к груди тетрадку и растерянно заморгала.
– Но как же…
– Это моё условие, Варвара Николаевна, – Ирецкая не позволила возразить. – В половине пятого будьте готовы. А сейчас поторопитесь на урок, будьте любезны. Пётр Степанович не терпит опозданий.
– Oui, madame. – Варя изобразила реверанс, а затем без промедлений заспешила в кабинет Ермолаева.
Она сникла поначалу, едва осознала, что от сопровождения никуда деться ей не удастся.
Нина Адамовна Петерсон, пепиньерка, была всего на два года старше