Варя поджала губы, чтобы спрятать улыбку. От одной мысли, что младший Обухов запомнил, как её зовут, в районе солнечного сплетения разлилось приятное тепло. И всё же Воронцова ничем не выдала мимолётного триумфа.
– Выходит, девушка простая подобных извинений бы не удостоилась? – отринув всякую сентиментальность, спросила Варвара.
– Ох, нет. Я не то хотел сказать. – Герман шагнул к ней, но едва не налетел на стул, в последний миг схватившись за его спинку.
Варя издала смешок, прикрывшись сложенным веером.
– Успокойтесь, Герман Борисович. Считайте этот вопрос маленькой женской местью. Ваши извинения приняты. – Улыбка на её губах растаяла. – Но ваш отец? Как он? Вы так и не сказали, почему он не пришёл с вами в театр.
Герман глядел на неё вроде как озадаченно. То ли пытался понять, легкомысленна ли она, то ли попросту счёл любопытной. Но на вопрос всё же ответил после краткого колебания:
– К нам в тот день приезжали с обыском. А после отца вызвали на допрос. – Его губы сложились в жёсткую напряжённую линию, выдавая сожаление собственным признанием. – С тех пор он неважно себя чувствует. Слабое сердце. Доктор прописал ему покой. Поэтому от посещения театра он отказался, а меня отправил. Велел отвлечься.
Времени на долгие беседы, увы, не было, поэтому Варя решила спросить напрямую:
– Всё дело в краже у князя Куракина?
Ей почудилось, что Герман побледнел. Его глаза распахнулись шире.
– Откуда вы знаете? – только и смог вымолвить он.
– Мне известно, что брошь «Красный кардинал», подарок вдовствующей императрицы, украдена во время бала в доме князя. Мне также известно, что её хотели подкинуть вашему отцу. Полагаю, чтобы подставить. Вызвать некий скандал. Но зачем? И, что куда важнее, кому это понадобилось? Ведь полиция заявилась в ваш дом очевидно не просто так, а по указанию. У вашего батюшки есть враги?
Пока она говорила, выражение лица Германа менялось несколько раз и в итоге стало недоверчиво-подозрительным.
– Я приходила к вашему отцу не за деньгами, а чтобы предупредить. – Варя поманила младшего Обухова и, когда тот подался к ней, шепнула: – По ошибке брошь попала ко мне.
Герман отшатнулся.
– Mon Dieu, – Варя развела руками. – Не делайте такое страшное лицо. Я её не крала. Вор перепутал курьеров и случайно отдал брошку мне. Так я узнала про кражу и про то, что цель – ваш отец.
Лишних подробностей она решила избежать, но сочла, что толика откровенности пойдёт их беседе на пользу.
– Я пошла в ваш дом, чтобы предупредить, – настойчивее повторила она. – Видите ли, Герман Борисович, я страшно рисковала своей репутацией. И теперь рискую не меньше, беседуя с вами в подобной обстановке наедине. Думаете, я воровка? Или же руководствуюсь злым умыслом?
Герман немного пришёл в себя, потому что вполне осмысленно и очень тихо уточнил:
– Брошь у вас?
– Не совсем, – без колебаний ответила Воронцова. – Но она в надёжном месте, будьте спокойны. Никто её не найдёт до Страшного суда, если я не пожелаю.
Обухов медленно опустился на ближайший стул. Теперь он смотрел на Варю снизу вверх.
– Вы знаете, кто за всем стоит, Варвара Николаевна?
– К несчастью, нет, – она разочарованно покачала головой. – Но очень хочу узнать. Видите ли, вся эта путаница поставила меня в крайне щекотливое положение. Более того, я убеждена, что…
Прозвучал первый звонок, и девушка вздрогнула, вжалась спиной в стену и заговорила быстрее:
– Я уверена, что истинный виновник кражи никого в покое не оставит: ни меня, ни тем более вашего отца, из-за которого всё и затеял. Герман Борисович, у вас есть хотя бы малейшие подозрения, кто мог возыметь столь острое желание уничтожить Бориса Ивановича?
Обухов задумчиво покачал головой, мрачнея.
– У вашего батюшки есть враги?
– Враги? Помилуйте!
– А что сам Куракин?
– Александр Петрович? – Герман вскинул голову. – Нет, сомневаюсь. Они с отцом вместе служили, насколько мне известно, но их уже давно ничего не связывает.
Младший Обухов вскочил и прошёлся по ложе, насколько позволило замкнутое пространство. Он нервно сплёл пальцы перед собой, лихорадочно размышляя над словами Вари.
– А кто тот человек, который отвлёк вас, когда вы хотели подойти ко мне в фойе? – вдруг спохватилась девушка. – Такой усатый…
От волнения она едва не начала показывать усы на себе.
– Это Баранов. – Герман остановился напротив Вари. – Александр Александрович Баранов. Они с отцом друг друга на дух не переносят. Баранов не устаёт припоминать, что мой отец якобы постройкой собственных заводов разорил его металлургическое предприятие, а потом выкупил его за бесценок. Ныне Баранов занят в мелкой сахарной промышленности, но я бы не сказал, что он похож на жаждущего мести врага.
– Соглашусь. – Воронцова в задумчивости постучала пальцем по сложенному вееру. – Но вы ещё хорошо подумайте, Герман Борисович. И папеньку вашего расспросите насчёт недругов, завистников и конкурентов. Только осторожно. Не волнуйте его сильно. А я…
Дали второй звонок, и Варя вспорхнула, с птичьей лёгкостью оторвавшись от стены.
– Я к вам зайду, скажем, – она оглянулась, уже взявшись за край синей драпировки перед дверью, – завтра? Около шести вечера? – И в смущении заморгала, чувствуя, как краснеет. – Если вы, разумеется, не против.
Он резко выдохнул, и это вздох напомнил усмешку.
– Разумеется, не против, Варвара Николаевна, – согласился он и озадаченно добавил: – Какая вы, однако, бойкая девушка.
– Всему виной нелепый случай. – И вместо прощания, с робкой улыбкой бросила через плечо: – Если бы я была мужчиной, то была бы непременно убита, не дослужившись до капитанского чина[24].
Когда она вышла, фойе почти опустело. Едва она сделала два шага, как увидела впереди Ирецкую. Классная дама явно искала её. И прежде чем та успела открыть рот, Варя выпалила:
– Вот вы где, Марья Андреевна! А я вас искала. Вы видели их лестницу? Просто невероятное убранство, я хотела вам показать, да теперь некогда уж. Идёмте скорее в зал. Второй звонок дали.
– Не суетитесь, – только и сказала Ирецкая, сбитая с толку напором воспитанницы.
Они возвратились в ложу с третьим звонком. Два оставшихся акта прошли в относительном спокойствии, если не считать постоянных восторженных вздохов одноклассниц. И без того полный напряжения и впечатлений вечер не мог бы стать ещё более утомительным, как казалось Варе. Но она ошиблась.
«Дон Кихот» завершился. Отгремели овации. Девушки пустились в обратную дорогу в институт, обсуждая по пути балет так, словно они – настоящие знатоки и глубокие ценительницы высокого искусства. Эти обсуждения смолкли, пока смолянки шли по коридорам к дортуару, и возобновились, едва они оказались внутри. Но не успели они подготовиться ко сну, как зазвучал раздражённый голос Евдокии Малавиной.
– Снова «голубые» девочки шалили, пока нас не было, – сварливо заворчала дочка генерал-майора. – Порылись в моих вещах.
– Всё вроде бы в порядке, – возразила София Заревич. – Додо, тебе показалось.
– Да нет же. Я вовсе не так клала носовые платочки, – не унималась Малавина. – И ещё расчёска переложена. Я никогда её не оставляю щёткою вниз, вы же знаете.
– Действительно. И у меня