Марья Андреевна качнула головой, выражая одобрение, после чего отошла к другим девушкам.
Дали первый звонок. Зрители потянулись в зал. По правилам хорошего тона первыми заходили те, чьи места располагались ближе к середине, чтобы не мешать рассаживаться тем, кто с краю. Но смолянки никуда не торопились, потому что их ожидала ложа. Во время спектаклей девушки почти никогда не сидели с другими зрителями – это считалось неприемлемым. Одно из тех правил, которые Варя мысленно именовала глупостью и пережитком нелепых устоев.
Воронцова вовсе никуда не спешила. В гардеробе она взяла бинокль и теперь рассчитывала сесть позади подруг так, чтобы иметь возможность спокойно им пользоваться без постоянных просьб поделиться. Она шла в хвосте за остальными, когда заметила боковым зрением приближавшегося к ней человека – ещё одного знакомого, которого никак не ожидала увидеть.
Им оказался несносный блондин Герман Обухов в парадном чёрном фраке с галстуком-бабочкой. Этакий безукоризненный дворянин, разодетый с иголочки на манер английского джентльмена, с напомаженными гладкими волосами и блестящими ботинками. Статный. Красивый. И донельзя раздражающий своим появлением.
Варя предпочла бы не видеть его вовсе, но едва их взгляды встретились, она поняла, что Герман направлялся прямо к ней, а вовсе не в зал.
Впрочем, до Варвары он так и не дошёл.
– Обухов! – окликнул его какой-то усатый мужчина со странно-ядовитым выражением на лице. – Вы что же, один по театрам ходите, без батюшки вашего? Здоров ли он?
Герман, кажется, хотел вовсе не отвечать и обойти этого человека, но тот преградил ему дорогу. Обухов-младший был вынужден остановиться. Он что-то сдержанно ответил, но Варя не разобрала слов, потому что Ирецкая поторопила девушек, которые растянулись в длинную цепочку на входе в зал. Смолянки продолжали беспрестанно перешёптываться и обсуждать всё на свете.
Воронцова прошла в ложу вместе с остальными, сбитая с толку появлением Германа Обухова. Она бездумно выбрала место с краю и присела, размышляя о том, что эта внезапная встреча напоминает жестокую насмешку судьбы. Только Варя решила не вспоминать о броши, как нежданно сын Обухова объявился прямо перед ней. Вне всяких сомнений, он тоже её приметил, поэтому и целенаправленно шёл к Варе. Наверняка он попытается отыскать её снова, и лучше бы не встречаться с ним вовсе, но предпочтительнее переговорить не на глазах у Ирецкой и всего класса. В последнем заключалась сложность: одну её не отпустят даже в буфет.
Балет уж давно начался, но за происходящим на сцене Варя следила лишь мельком. Она подняла бинокль и как бы невзначай оглядела зал. Несколько раз. Но Германа Обухова так и не заметила. Вероятно, он тоже занимал место в какой-нибудь ложе. Мог даже прийти не один. Было бы невероятной удачей, если бы его сопровождал старший Обухов, но, если верно расценивать разыгравшуюся перед ней сцену в фойе, Герман пришёл в театр без отца.
Тем временем вихрь ярких нарядов и плеск вееров под темпераментную музыку превратили театральную сцену в настоящую Испанию. Сложный орнамент знойного, живого танца производил запоминающееся впечатление. Смолянки затаили дыхание, наблюдая за развитием романтичного сюжета. Но Варя, поглощённая тревожными размышлениями, глядела на сцену рассеянно, бездумно. Она едва не пропустила танец тореадоров, покуда её подруги украдкой вздыхали, и опомнилась окончательно, лишь когда в финале общей коды упал тяжёлый занавес. Золото и морская волна, сшитые на манер мантии императрицы, отрезали зрительный зал от волшебства театральной постановки. Первый акт завершился, и вспыхнул электрический свет.
Девушки зашептались, обсуждая балет с нескрываемым восхищением.
Варя же украдкой бросила взгляд на драпировку, отделявшую ложу от двери в фойе.
Кто-то из смолянок попросился в буфет. Кто-то пожелал размять ноги. Кто-то деликатно намекнул на посещение уборной. И если на первой просьбе Ирецкая строго заворчала, что не пристало девушкам бродить по театру, лучше наслаждаться отдыхом на местах, то на последней классная дама сдалась.
Марья Андреевна сама повела нескольких девушек в уборную. Другая наставница вызвалась пройтись с желающими до буфета, но настрого велела не брать ничего, кроме эклеров и лимонада. Третья же осталась в ложе с группой смолянок, которые предпочли читать друг другу программку и обсуждать балет.
Варя подождала минуту, а затем тоже встала с места.
– Я всё же догоню Марью Андреевну, – сказала она классной даме, а затем торопливо сделала реверанс и выскочила за дверь.
Где чудом не столкнулась с Германом Обуховым.
Как она и предполагала, тот шёл в их ложу.
Варя ощутила волну холода от макушки до кончиков пальцев ног. Она напоминала электрический разряд. Испуг, как при прыжке в стылую речную воду в знойный полдень. Она не ныряла с тех самых пор, как поступила на обучение в Смольный, но ощущение сомкнувшейся тёмной толщи над головой поглотило её. Оставалось лишь молиться, чтобы никто их вдвоём не увидел.
– Bonsoir[23], – Варвара присела в реверансе, но на Обухова даже не посмотрела.
Вместо этого она окинула взглядом заполняющееся народом фойе. Ни Ирецкой, ни девочек не увидела и заторопилась прочь от дверей в ложу на случай, если ещё кому-то вздумается выйти.
– Сударыня, подождите, – раздался за её спиной встревоженный голос Германа Обухова. – Нам нужно поговорить. Я бы хотел попросить прощения…
– Помолчите, ради всего святого, – Варя едва повернула голову в его сторону. – Где ваша ложа?
– Что? – столько замешательства она не ожидала, поэтому едва сдержала торжествующую улыбку.
– Ваша ложа далеко? Вы там один? – тихо уточнила она.
– Да.
– Я так и думала. Ступайте туда, пока меня не хватились. Иначе извинения принести вам не удастся, Герман Борисович.
Воронцова замедлила ход и позволила Обухову обогнать себя, немного задержалась и лишь затем пошла за ним.
Он действительно занимал ложу в полном одиночестве, у самой сцены. Подобных мест Варя никогда не понимала: если не видно всего действа полноценно, всякий смысл посещения театра теряется. Уж лучше стоять где-нибудь на галёрке.
У приоткрытых дверей Воронцова остановилась, встав к ним спиной. Огляделась и, убедившись, что до неё нет дела никому, юркнула за синий занавес, а после встала, прижавшись спиной к стене так, чтобы её можно было заметить разве что со сцены, где в эту минуту не было ничего, кроме помпезного занавеса. Вблизи он выглядел особенно вычурно.
Герман Обухов, стоявший вполоборота к двери, и вправду находился в ложе в полном одиночестве. Ещё одно бессмысленное времяпрепровождение. Если только…
– Ваш батюшка здоров?
– Позвольте попросить у вас прощения.
Они произнесли обе фразы одновременно, пылко и взволнованно.
Варя робко улыбнулась.
Герман слегка нахмурился. Во фраке он по-прежнему виделся ей чересчур важным и заносчивым, но теперь в тёмно-серых глазах она прочла замешательство.
Он опустил руки вдоль тела, затем спрятал их за спину, будто не мог придумать, куда их деть.
– Вы должны были пойти с отцом, но почему-то один, я права? – осторожно спросила Варя, стараясь вести себя более пристойно.
Хватит и того, что она потребовала уединённой встречи без всякого приглашения или оправдания столь дерзкому поведению.
– Да, всё в точности так. – Герман виновато опустил голову. – Варвара Николаевна, в третий раз прошу вас меня простить за недостойное поведение при нашей первой встрече. Я не знал, что вы из Смольного. Принял вас за одну из гимназисток, которым мой