– Да мало ли что там сказано, – фыркнул возница. – Может, бумажка старая. Или адрес они сменили.
Растерянность холодная и липкая сковала тело оцепенением. И правда, с чего она взяла, что этот листок что-то значит?
Варя откинулась на сиденье и закрыла лицо ладонями.
– Так что, едем иль нет? – донёсся до неё недовольный голос возницы.
– Не знаю, – пробормотала девушка.
– Что значит не знаете, барышня? – возница в изумлении натянул поводья и остановил экипаж прямо посреди улицы. – Или говорите, куда едем, или сходите, не сочтите за труд. Недосуг мне вас по городу без цели катать.
– Да-да, – Варя отняла ладони от лица и спросила: – А не знаете ли других обувных магазинов на той улице? Или, может, сапожника Апраксина, но в ином месте?
Позади им посигналил автомобиль. Резкий звук клаксона заставил возницу вновь подогнать лошадку и поехать дальше.
На минуту-другую он задумался, и Варя успела было отчаяться, но тут мужчина сказал:
– Есть вроде бы один, прямо напротив трактира или портерной. Но вывеску я не помню. Кажется, «Сапожник» и есть, без всякой фамильи. Поедем?
– Поедем.
– Заплатите тогда сразу, барышня. Не серчайте. Уж больно вы чудная.
Воронцова не обиделась. Она и сама виделась себе со стороны странной и невообразимо глупой, словно наивная девица из деревни, а не образованная смолянка, которая знает несколько языков.
Девушка расплатилась и снова села поглубже под откидным верхом, закуталась в шаль поплотнее, а затем повторила просьбу:
– Поскорее, пожалуйста.
Возница кивнул и подстегнул лошадку, насколько ему позволило движение. К счастью, пасмурное воскресное утро освободило дороги от заторов. Экипажей было немного, а машин и того меньше, поэтому добрались меньше чем за полчаса.
Чем дальше от центра, тем у́же и грязнее становились улицы. Дома – проще, а дворы – беднее. Из обшарпанных парадных выходили скромно одетые люди. Стайка неряшливых детей пускала бумажные кораблики в грязной, дурно выглядящей канавке прямо у дороги. Средь домов встречались витрины магазинов, мастерских и мелких лавочников. Несколько вывесок гласили, что они проезжают мануфактуры и склады таких-то хозяев. Никаких дворцов или особняков поблизости, как Варя и ожидала, оттого и оделась как можно проще, чтобы сойти за свою и не выдать в себе институтку, как это получилось у Обухова.
Экипаж немного попетлял по улочкам, отчего Варя едва не сбилась, запоминая повороты и молясь за своё здравие, а потом вдруг остановился напротив неприветливого коричневого здания в два этажа с облупившейся вывеской «Обувь» над запертой дверью. В мутной витрине рядком стояли дешёвые сапоги и туфли.
– Приехали, – сообщил извозчик. – Ну верно. «Обувь». Но сегодня они не работают-с. Воскресенье, – он показал на прибитую возле двери табличку с часами и днями. – Поедемте обратно? Я вас за полцены довезу, барышня.
– Погодите минутку, будьте любезны. – Варя вышла из экипажа.
Сначала она подошла к витрине и, приложив ладони к стеклу на манер козырька, чтоб не отсвечивало, заглянула внутрь. Никого. Только полки с коробками и обувью, заваленные материалами столы и инвентарь. Беспорядок, но не то чтобы полный. Скорее рабочий бардак.
Тогда она отступила на самый край тротуара, чтобы задрать голову и посмотреть на окна второго этажа. Все были закрыты. Света не было ни в одном. Словно второй этаж вовсе нежилой.
Добротный тяжёлый замок на дверях висел снаружи, поэтому даже не стоило и пытаться стучать.
– Поедемте, барышня, – терпеливо позвал возница. – Никаких Апраксиных тут нет, а новый хозяин, ежели он старого владельца и знал, вряд ли объявится до понедельника.
Варя с досадой подумала, что он прав. Она уж было собралась залезать обратно в экипаж, но тут её внимание привлекли люди на другой стороне улицы.
Там стояло трёхэтажное деревянное здание с коньком на крыше и наличниками на окнах, выкрашенное выцветшей зелёной краской. Напоминало оно то ли насмешку над русскими теремами, то ли попытку привести в порядок старый дом, чтобы он имел хоть сколько-то опрятный вид. Во всех окнах первого этажа горел свет. А над тяжёлой входной дверью размашистыми подновлёнными буквами на вывеске белой краскою значилось: «Рюмочная и нумера».
Трое мужиков сидели на лавке под окнами рюмочной и громко, хрипло хохотали. Все трое вид имели неопрятный: с осоловелыми глазками на бордовых небритых лицах, хранивших царапины и следы недавних побоев. Глаз одного из них заплыл. Другой же хвастался шишкой на весь лоб. А третий на всю улицу рассказывал о том, как убегал от него некий Федька, покуда в уплату карточного долга бравый рассказчик отвешивал ему затрещины и пинки, а тот верещал пуще иной свиньи. Рассказ изобиловал красочной нецензурной бранью, оттого все трое и потешались на всю улицу.
– Утро воскресенья, а некоторые уже на бровях. Бога не боятся, – вполголоса проворчал возница. – Ну и место вы выбрали для прогулки, барышня.
Но Варя его не слушала, потому что, пока он говорил, дверь в рюмочную вдруг со скрипом распахнулась, и ещё одного пьяницу, синего и совершенно невменяемого, за шкирку выволокли наружу и усадили прямо на тротуар.
Сделал это высокий, широкоплечий юноша с кудрявыми чёрными волосами, при свете дня ещё более похожий чертами лица на античную статую.
Сердце Вари подскочило к горлу, а спустя всего миг рухнуло в желудок и так там и осталось. Восторг заполнил её всю, неведомо почему.
«Нашёлся! Как же хорошо, что я не уехала сразу!»
– Проспись, Семён, – хмурясь, грозно велел Пётр и возвратился в помещение, хлопнув дверью.
Мужичок на тротуаре ответил что-то бессвязное и махнул рукой, но так и остался сидеть на месте.
Воронцова же взволнованно затараторила, обращаясь к вознице:
– Дождитесь меня, я вас умоляю. Всего пять минут. Доплачу вам рубль за ожидание.
И, не дождавшись ответа, бросилась на другую сторону улицы к рюмочной, обогнув захмелевшего мужчину, сидевшего у неё на пути.
Она с трудом открыла тяжёлую, скрипучую дверь и ворвалась внутрь, словно её там правда ждали.
В зале рюмочной было грязно и скудно: занозистый, дощатый пол, покрытый сором, облупившиеся стены неопределённого цвета, нестираные желтоватые шторы на окнах, разномастная мебель, вся в пятнах от еды, спиртного и ещё неизвестно чего, а в дополнение ко всему – запах. Его можно было выделить как отдельный элемент интерьера: кислый, чадный, прокуренный, напитанный духом алкоголя и человеческого пота. В конюшнях пахло приятнее. Под потолком сизой пеленой висел душный дым от дешёвых самокруток. Сквозь него лился скудный электрический свет ламп в обшарпанных рожках без всяких абажуров.
Варя сошла по двум покосившимся ступеням внутрь зала и замерла в нерешительности.
Вопреки ожиданиям, здесь было довольно шумно и людно. Несколько столов были заняты исключительно мужчинами разных возрастов, но, судя по их одежде, самых низких сословий. Все они пили, переговаривались и играли в карты. Меж столами сновали трое угрюмых, суровых подавальщиков в засаленных зелёных фартуках. Они же принимали ставки и отвечали за порядок игры, правил которой Варя не знала.
Пётр, который подошёл к своему месту за одним из столов и хотел было сесть, уже взявшись за спинку стула, чтобы его отодвинуть, заметил появление Воронцовой. Он оставался одним из немногих трезвых людей в рюмочной.
Лицо юноши вытянулось, едва он увидел Варю на пороге. Он наклонился и что-то коротко сказал соседу слева, а затем быстрым шагом направился к ней.
Воронцова приметила лёгкую,