Группа воспитанниц, заливающихся весёлым смехом, бежали по аллее в сторону Смольного, чтобы как можно скорее спастись от дождя. Варя присоединилась к ним. Когда они вбежали в здание, лёгкая морось превратилась в промозглый осенний ливень.
Встречавшие воспитанниц классные дамы отправляли их переодеваться в сухую одежду.
– Приведите себя в порядок поскорее, пока не простудились, – ворчала Марья Андреевна, – а не то сляжете и пропустите воскресную службу.
Её слова, преисполненные искренней заботой, подали Варе очередную дерзкую идею. По обыкновению, девушки посещали богослужения в Воскресенском соборе при Смольном монастыре, но время от времени старших «белых» воспитанниц вывозили и в другие храмы, разумеется, в сопровождении классных дам и учителей. В грядущее воскресенье обещали посещение службы в Казанском соборе.
Девушки восприняли эту новость с радостью: хор мальчиков при Казанском соборе считался одним из самых больших и лучших в Петербурге наравне с Придворной капеллой. Шестьдесят певчих птичек с самыми выдающимися способностями обладали поистине ангельскими голосами, отчего божественная литургия наполняла сердца прихожан чувством особой благодати, от которой на глаза невольно наворачивались слёзы. Но Варя решила подойти к вопросу практично.
В субботу уже с утра она разыграла недомогание, пожаловалась на озноб, головную боль и першение в горле. Ирецкая предположила, что девушка простыла накануне, и отправила Варю в лазарет. Их доктор, Виктор Борисович, осмотрел Воронцову и сказал, что острых признаков заболевания не находит, но велит ей понаблюдать за своим состоянием.
К вечерней прогулке Пётр снова не явился. Записки тоже не было, значит, он не приходил вовсе. Это вызвало неуютную тревогу. Варя убедила себя в том, что судьба самого Петра её не волнует ничуть, а всё дело лишь в беспокойстве за собственную жизнь и их с Эмилией репутацию. Поэтому Воронцова решила идти до конца.
Она кратко предупредила Драйер о своих планах срочно навестить обувной магазин на Екатеринославской улице (на случай, если её саму придётся искать), а затем взяла с неё слово, что та никому не скажет и поможет.
Эмилия Карловна глядела на Варю полными шока и восхищения глазами. Разумеется, помочь она согласилась.
Уже перед сном Драйер раздобыла у кого-то из кухарок неприметное платье и жакет под предлогом пойти в храм, одевшись как можно скромнее. Одежду она сложила под кроватью, даже не примерив, и сделала это так, чтобы привлечь как можно меньше внимания. Сказала, утром наденет. А затем подсела к Варе на край кровати и довольно громко возвестила:
– Mon ange, Варвара Николаевна, простите, но вы неважно выглядите. Как вы себя чувствуете?
– Немного ломает, – ответила Воронцова слабым голосом.
Верная Марина Быстрова тут же вспомнила про подругу и оказалась подле неё, настойчиво подвинув Эмилию. Она потрогала лоб Вари и нахмурилась:
– Вроде бы немного жар. Быть может, завтра проведёте день в лазарете вместо поездки в храм?
– Посмотрим утром, – обречённо ответила Варя. – Я всё же не хотела бы пропустить поездку.
Когда же Ирецкая явилась будить девушек, Воронцова придала себе вид предельно несчастный и пожаловалась на разбитость, а затем попросилась к Виктору Борисовичу. Врач отметил бледность её кожи, покраснение глаз (которые Варя предварительно от души потёрла) и налёт на языке, но жара у девушки не было, как не нашлось и причин запирать её в лазарете на пару с двумя «кофейными» воспитанницами. Те чихали и кашляли так, что запросто могли заразить ослабленную Варвару. Тогда Ирецкая сама предложила оставить девушку в дортуаре, чтобы она выспалась и набралась сил, а в лазарет пошла, если почувствует себя хуже. Варя грустно согласилась и вновь посетовала на невозможность поехать с остальными.
Разумеется, никто не смел обвинить честную благовоспитанную смолянку во лжи и симуляции недомогания, поэтому её оставили в покое довольно быстро. Варя же попросила Марью Аркадьевну предупредить прочих классных дам, что она будет спать и непременно выйдет сама, как только проснётся или почувствует себя иначе. Ирецкая пообещала, что её не побеспокоят, ласково улыбнулась и с остальными девушками удалилась к ожидавшим их экипажам.
Но едва двери за ними закрылись, а голоса в коридорах стихли, Варя откинула одеяло и бросилась к кровати Эмилии. Она выудила из-под неё свёрток с одеждой, которую Драйер так и не надела, назвав чересчур большой и колючей.
Воронцовой платье подошло, лишь было слегка широко в талии, но кожаный ремешок исправил положение.
Горничная выдала девушке тот наряд, с которым ей явно было не жаль расставаться. Мышино-серое платье из дешёвой шерсти с узором в слабую бежевую клетку смотрелось поношенным до прискорбного состояния. На юбке имелись широкие накладные карманы, а её подол прикрывал щиколотки. К платью прилагался строгий жакет из более грубой и тёмной шерсти. Он застёгивался на крупные старомодные пуговицы и пропах кухней так, словно подле него только что варили щи из кислой капусты и пекли сдобу. Но Варя решила, что это даже к лучшему.
Она спешно оделась, надела высокие ботинки на шнуровке, а волосы вместо привычной косы заколола на затылке так, чтобы спрятать их под шляпку. С собой девушка взяла светло-коричневую шаль и немного денег, а после выскользнула в коридор, где царила тишина.
Смольный опустел. Все ушли на воскресную службу, если не считать дежурного швейцара и ещё нескольких служащих.
С бешено бьющимся сердцем девушка прокралась по коридорам в страхе быть пойманной в любой миг. Этот же страх сделал её донельзя осторожной. Варя успешно добралась до служебной двери, которая запиралась разве что на ночь, и выскользнула прочь, в серое петербургское утро.
Очутившись в саду, она опустила голову пониже и покрылась шалью так, чтобы частично спрятать лицо, якобы от моросящего дождика, а затем прошла к хозяйственным постройкам, которые обогнула стороной и, сделав большой крюк, вышла в город.
Внутри всё дрожало от страха и напряжения. Но Варя успокоила себя тем, что это не первый её побег и уж точно не последний, раз уж она оказалась втянутой в эту историю. Все действия направлены во благо. Особенно если Пётр что-то узнал, но отказался делиться информацией.
Воронцова поймала первый попавшийся экипаж. К несчастью, оказавшийся открытой пролёткой, но возница заблаговременно поднял откидной верх, чтобы сберечь сиденье сухим.
Варя легко без его помощи запрыгнула на подножку и юркнула под крышу, чтобы поскорее спрятаться от посторонних глаз.
Возница, долговязый и большеротый до смешного, оглянулся на неё и без всякой эмоции на рыбьем лице спросил:
– Ну что, барышня, куда едем-то?
– На Екатеринославскую улицу. Только, пожалуйста, как можно быстрее, – а затем торопливо добавила: – Погода портится. Не хочу намокнуть.
Возница тряхнул вожжами, и серая в яблоках лошадка потянула экипаж прочь от Смольного.
– А поточнее бы адрес? Нумер дома знаете? – Он снова мельком оглянулся. – А то улица большая и вся ломаная. Да ещё и одна половина её на этой стороне, другая – за Обводным каналом, а мост там, где казачьи казармы.
Варя выудила из кармана обрывок объявления, которое прихватила с собой.
– Мне нужен обувной магазин Апраксина, а номер дома я не знаю.
После краткого колебания она протянула кусок листовки вознице. Тот вскользь глянул и возвратил ей.
– Не припомню там такого магазина, – возница задумчиво пожевал щёку изнутри. – Нет. – Он уверенно покачал головой. – Точно нет никакого Апраксина на Екатеринославской.
– Как нет? – Варя уставилась в листовку так возмущённо, словно клочок бумаги её обманул. – Но тут