– Простите, я вас напугал. – Мужчина остановился в трёх шагах от неё и поприветствовал гостью коротким поклоном, а затем представился: – Герман Обухов. Вы желали видеть моего отца? К моему глубокому сожалению, его сейчас нет. Чем я могу помочь, госпожа?.. Простите, наш швейцар позабыл ваше имя.
– Варвара Николаевна Воронцова, – торопливо представилась Варя.
На миг она дёрнулась, чтобы подать ему руку, но расстояние меж ними показалось ей слишком большим, кроме того, она не смогла решить, обменяться ли с мужчиной светским рукопожатием или же, как требовал этикет, позволить поцеловать кисть, поэтому она качнулась вперёд, а затем назад, словно маятник, и вцепилась обеими руками в ручку портфеля перед собой.
Герман проследил за её жестом, но никак не отреагировал, лишь сдержанно и слегка надменно сказал:
– Очень приятно, Варвара Николаевна. Так для чего столь юной институтке понадобился мой отец? Признаюсь, ваш визит меня озадачил.
Он приметил всё: строгое платье и ботинки на шнуровке, заплетённые в косу волосы, перчатки и портфель. Но в его исполнении «институтка» прозвучала несколько оскорбительно.
Варя напряглась ещё больше. Подумала, что следовало уйти в тот момент, когда слуга упомянул отсутствие хозяина. Но теперь отступать поздно. Вот только младший Обухов совершенно не располагал к себе.
– Прошу простить за столь внезапное беспокойство, – начала она издалека с твёрдым стремлением обратить неловкость в шутку. – Признаюсь, я и сама смущена и пребываю в волнении. Я репетировала разговор с вашим уважаемым отцом, но совершенно не планировала увидеть сына.
– Вы желали просить у него денег на нужды института?
– Я? – Варя часто заморгала, не веря своим ушам. – Что, простите?
Только сейчас ей пришло в голову, что Герман не предложил ей присесть.
– Это естественно, на мой взгляд, – младший Обухов лениво пожал плечами. – Отец – знаменитый меценат. У него часто просят поддержки. А не так давно даже приезжали из какой-то маленькой гимназии за Уралом, просили оплатить обновление учебной библиотеки.
– Вовсе нет. – Воронцова энергично покачала головой. – Я по другому делу.
Она почувствовала, как краска вспыхивает на щеках и удушливо растекается на шею. Чтобы ей, благородной смолянке, вот так в лицо говорили о том, что она пришла просить денег, – возмутительно! Об этом стоило сказать, но Варя не хотела говорить о Смольном вовсе, чтобы в институте ничего не узнали о её внезапном визите.
Но Герман и не думал её щадить.
– Вы только не переживайте, сударыня. Просить денег у более состоятельных господ в час нужды ничуть не зазорно. Но боюсь, что вынужден вам отказать за моего уважаемого родителя. Сейчас он занят другими срочными делами, поэтому отсутствует. Но если ваша проблема терпит, придите через месяц. Мы будем вам рады.
Это его «мы будем вам рады» прозвучало скорее как «но лучше не объявляйтесь вовсе».
Неуютный, холодный взгляд пронзал насквозь, а столь пренебрежительный тон вызывал раздражение, граничащее с обидой. Она-то хотела помочь. Предупредить хотела. А он… Невоспитанный грубиян!
– Боюсь, я пришла не вовремя. Простите за беспокойство, Герман Борисович. Наша с вами беседа явно не заладилась. Предпочту зайти в другой раз, когда смогу застать вашего батюшку. – Она изобразила подобие реверанса и заспешила прочь, мимо младшего Обухова, стараясь обогнуть его на безопасном расстоянии. – Всего доброго.
Она прошла, опустив взгляд, а он отвернулся к окну. Даже не посмотрел на неё, а на прощание бросил совершенно бесцветное:
– И вам всего доброго, Варвара Николаевна.
Варя не помнила, как вышла из дома и села в экипаж. Иван Тимофеевич вопросов не задавал. Наверняка по её лицу понял, что успехом её крестовый поход не увенчался.
Не верилось, что сын у Обухова грубиян. Быть может, и отец такой. Тогда он всецело заслуживает того, что ему готовили.
Воронцова зажмурилась. Она бросила портфель на сиденье и прижала пальцы к вискам.
Нет. Так говорить нельзя. В дело втянута она сама, а ещё Эмилия Карловна. Нужно что-то предпринять. Пообщаться с Петром уж точно. Оставалось надеяться, что на заказчика ему выйти удалось и в назначенный день она узнает новости. Человек, затеявший столь дурное, просто не способен оказаться праведником.
Мучимая тревожными мыслями и острым стыдом, Варя едва не забыла о том, что обещала доплатить вознице.
Она вновь приоткрыла окошко в передней части экипажа и протянула монетку:
– Иван Тимофеевич, вот, примите. Благодарю вас за помощь, – а затем задумчиво добавила: – Мы с вами слишком быстро управились. Вернёмся в институт рано. Вот что. Давайте-ка сделаем крюк и заедем в один чайный магазинчик на Невском? Я прикуплю гостинец для моей уважаемой классной дамы.
– Как пожелаете, барышня, – ответил возница, пряча монету за пазуху.
Варя объяснила ему дорогу.
Она купила кулёк отменного японского чая у знакомого продавца азиата под видом сувенира от Танаки-сама для Марьи Андреевны, которую желала немного задобрить. И к тому времени, как они возвратились в институт, Варя уже окончательно успокоилась. А на Германа Обухова она решительно навесила ярлык молодого избалованного скупца. Типичного представителя «золотой молодёжи», недостойного и капли внимания.
Глава 6
Пётр не пришёл. Что ничуть не удивляло.
Однако же Варя нашла в условленном месте записку. На обороте обрывка жёваной листовки неряшливыми, словно детскими буквами, карандашом значилось всего четыре слова: «Вѣстей нѣтъ. Дамъ знать».
Неслыханно. И, если не давать волю эмоциям, очень здраво.
Заявляться в институт рискованно, а делать это, не собрав информации, вовсе бессмысленно. Но всё же Варя беспокоилась, ведь на неё напрямую могли указать Пётр, Эмилия или горничная Мильчина. О юноше заказчику кражи было заведомо известно куда больше. До него могли добраться. Тогда в лучшем случае Пётр в бегах. В худшем – на дне Невы.
– Господи помилуй, – прошептала Варя, перекрестившись.
Она повертела в руках записку. Обычная плотная бумага из числа не самых дорогих, которые использовали для одноцветной печати листовок в типографиях повсеместно. Прекрасный и весьма бюджетный способ заявить о себе для небогатых хозяев мелких предприятий и магазинчиков. Карандаш заточен грубо, вероятно, ножом. Линии жирные, неряшливые. Кое-где графит размазался, оставив серые пятна.
На обратной стороне значилось объявление, от которого уцелела лишь одна половина, в которой говорилось об обувном магазине Апраксина, в котором можно починить обувь и прочие изделия из кожи, перечень которых сгинул вместе со вторым обрывком бумаги. Адресом значилась Екатеринославская улица, но номер дома отсутствовал.
Варя в задумчивости подняла глаза. Пепельные тучи затянули небеса над Петербургом привычной угрюмой пеленой. Начинало накрапывать, и девушка подставила лицо первым прохладным каплям, чтобы немного освежить спутанные мысли.
Она попыталась припомнить Петра во всех подробностях. Мог ли он служить у этого Апраксина? Вряд ли. Однако от него пахло чем-то похожим на порох и сапожную ваксу. Если только она не спутала этот запах ни с чем иным. Быть может, Пётр и к Апраксину с его магазином никакого отношения не имел, а листовку попросту подобрал на улице. Но что, если юноша служил там подмастерьем, а это послание – ключ к месту, где его можно найти?
Варя спрятала записку в рукав и заспешила обратно в институт, потому что дождь усиливался. Все подруги сейчас уйдут с улицы. Не хватало, чтобы её снова искали. Она и без того стала слишком часто отлучаться. Вот-вот суета первых дней после летних каникул сойдёт на нет,