Иван Тимофеевич был не таков. То ли от того, что остро нуждался в деньгах (говорили, у него мать дряхла и больна, жены нет, а пятерых детей надобно обучить, одеть и накормить), то ли просто отличался мягкосердечием. Он мог передать записочку, съездить за пирожными или забрать заказ с почты, вроде выписанной книги или журнала. О нём девочки разговаривали исключительно почтительным шёпотом, ещё и потому, что на подобные просьбы классных дам Иван Тимофеевич всегда упрямо отвечал отказом. Понимал, видимо, что его проверяют. Смолянок он никогда не выдавал, а если того требовал случай, то и не отходил ни на шаг.
Вот и теперь возница как бы невзначай спросил, наклонившись к приоткрытому окошку:
– К чему вам в тот дом, барышня?
Варя решила не озвучивать истинных целей, потому ответила неправду:
– Там горничной служит особа по фамилии Мильчина. Знаю, что у неё дети. Она хочет перевестись в другой дом, где будут платить побольше, но пока не имеет такой возможности. Я бы хотела помочь, но так, чтобы о том никто не узнал в институте. Знаете, Иван Тимофеевич, скажут ещё, дворянская дочка тешится и не в своё дело лезет. До папеньки моего дойдёт, чего доброго. Или до хозяина, у которого она сейчас трудится. Ни к чему это.
Возница крякнул, усмехаясь.
– Ваша правда, – наконец согласился он, и Варе стало стыдно за свою ложь. – Но только очень быстро, барышня. Иначе я за вами пойду.
– Я мигом, – торопливо заверила Воронцова, пусть и вовсе не представляла, сколько времени займёт беседа с Обуховым.
Дорога показалась ей долгой, как никогда прежде, пусть и заняла не более получаса. Варя не глядела в окно. Напротив, она села так, чтобы её не смогли увидеть с улицы, и лишь размышляла о том, что скажет Борису Ивановичу обо всей щекотливой ситуации. Но что бы ей ни приходило на ум, всё чудилось неубедительным и до смешного наивным.
– Прибыли, – вдруг сообщил возница.
Он остановил лошадку, спрыгнул с козел и подошёл к дверце, которую открыл, едва Варя успела щёлкнуть шпингалетом.
Иван Тимофеевич подал ей руку в чистой, но пожелтевшей от стирок перчатке:
– Мне пойти с вами?
– Нет, благодарю. Просто дождитесь меня, Иван Тимофеевич.
С его помощью Воронцова выбралась из экипажа и замерла.
Девушка очутилась на набережной Фонтанки перед парадной лестницей изысканного трёхэтажного особняка в стиле позднего Ренессанса. Здание смотрелось ярким пятном благодаря цвету спелого персика, с белоснежными колоннами и группой изящных кариатид, удерживающих своими телами портик над входом. Ажурные кованые решётки с пиками огибали весь первый этаж. Балконы второго этажа выглядели такими же ажурными и воздушными. Солнечный свет отражался в огромных намытых стёклах и придавал особняку лёгкий оттенок позолоты. Всё здание, несмотря на монументальность и внушительность, производило впечатление чего-то сказочного и невыразимо романтичного.
Варя ощутила волнение, от которого закололо в кончиках пальцев.
Возница тем временем терпеливо переминался с ноги на ногу за её спиной. Наверняка считал, что девица в любой миг передумает. Но Воронцова решила идти до конца.
Она лёгким шагом поднялась по широким белым ступеням и позвонила в электрический звонок, выделяющийся возле двери.
Где-то внутри раздался резкий, дребезжащий звук. Такой громкий, что не услышать его было попросту невозможно.
Открыл невысокий швейцар, молодой и русоволосый, прилизанный на одну сторону. Облачён он был в серо-зелёный сюртук и широкие форменные брюки.
– День добрый, сударыня. – Швейцар поклонился, а после смерил Воронцову взглядом. – Чем обязаны-с?
– Добрый день. – Варя до скрипа стиснула ручку портфеля. – Меня зовут Варвара Воронцова. Я бы хотела увидеть Бориса Ивановича Обухова. Передайте ему, пожалуйста, что у меня к нему срочное, даже безотлагательное дело.
Швейцар посторонился, пропуская девушку.
– Прошу вас, проходите, – предельно вежливо пригласил он. – Борис Иванович нынче отсутствует, но дома Герман Борисович. Он вас выслушает. Извольте ваш зонт-с.
Поборов мимолётную растерянность, Варя протянула зонт швейцару. Общение с младшим Обуховым в планы не входило, но всё же могло принести пользу, поэтому возражать она не стала.
Воронцова прошла за слугой мимо широкой лестницы с беломраморными перилами и очутилась в небольшой, но весьма уютной гостиной. Воронцовой хватило лишь раз обвести взглядом комнату, чтобы понять, сколь глубоко Обуховы уважают стиль французского Ренессанса.
– Будьте любезны, сударыня, подождите в этой комнате-с. Я схожу за Германом Борисовичем.
– Благодарю вас. – Варя медленно вплыла в помещение, продолжая взглядом впитывать детали изысканного интерьера.
Швейцар удалился, оставив гостью одну. В доме было так тихо, что девушка различила тиканье больших часов в смежной комнате и отдалённые голоса прислуги где-то на цокольном этаже.
Варя прошлась по гостиной и остановилась в центре.
В её голове остро зудела одна лишь мысль: зачем обладателю подобной роскоши какая-то брошь? Неужели кто-то бы мог поверить в потребность Обухова в подобной краже? Или же это она ошиблась?
Деревянные панели в нижней части стен, резные карнизы и двери, с такими сложными узорами, что невозможно не восхититься, отделанные арки оконных проёмов – всё словно из романа о Париже. Ключевым элементом комнаты служил монументальный камин из белого мрамора в центре длинной стены напротив окон. Декоративное панно над камином изображало сплетение элементов из мифов о Геракле: горгоны, кони, вепрь, бык, птицы и лань, а в центре – сам грозный герой в битве с Немейским львом.
Вся мебельная группа казалась сложной из-за обилия золота и вензелей и вместе с тем воздушной из-за общей лёгкости и тонких ножек столов, стульев и диванов вдоль стен. Светлая обивка с цветочным узором перекликалась с похожими портьерами, тяжёлыми и украшенными золотыми шнурами и кистями. Дополнением служила мягкая ковровая дорожка на грушевом паркете и бесконечные хрустальные подвески люстр и настенных бра. Но более всего Варе понравилось немецкое фортепиано орехового цвета в простенке меж окнами.
Инструмент стоял открытым, клавиши из слоновой кости блестели, словно покрытые толстым слоем прозрачного лака. Над ним под наклоном висело единственное зеркало. В прочих рамах красовались большие массивные картины – сплошь изображения сражений Русско-турецкой войны. Последний элемент казался мрачным, учитывая, насколько светлой была комната.
Варя подошла к фортепиано, чтобы заглянуть в раскрытые ноты, и узнала этюд Шопена. Она задумчиво погладила пончиками пальцев верхнюю крышку без единого следа пыли на ней. Похоже, слуги старались на совесть. Значит, рук в таком огромном особняке хватает.
– Это инструмент моей покойной матушки, – раздалось за её спиной. – Она любила играть.
Варя вздрогнула и отдёрнула руку, порывисто развернувшись.
В гостиную вошёл молодой мужчина лет двадцати пяти, облачённый в английский костюм-тройку цвета хвои. Его прямые светлые волосы были коротко острижены и аккуратно зачёсаны на пробор. На чуть жёстком аристократичном лице ни следа усов или иной щетины, впрочем, как и ни малейшей радости в связи с её появлением. Тёмно-серые, с зеленцой глаза глядели столь остро, что Варе почудилось, будто она заметила в них толику раздражения. Равно как и в изгибе его правильно очерченных губ. Напряжённый, строгий и холодный, а ещё, судя по едва различимой складке меж бровями и прочей сдержанной мимике, крайне недовольный её внезапным визитом. Единственное милое, что Варя отметила в мужчине, – это маленькая родинка у левого