И тут же насели с расспросами — а как вы там в России воевали? Ну скучно же, служба в лагере, служба, боевой выход, снова служба — все одно и то же. Изредка привозили новые фильмы, нечасто удавалось выбраться в Мелилью, где все злачные места давны-давно обследованы, а все женщины, с которыми есть шанс интересно провести время, известны поименно, с перечислением всех достоинств и недостатков.
Книг почти никто не читал (что весьма удивляло Михаила — среди дроздовцев попадались такие, что ухитрялись читать даже во время самых жестоких боев), чем оставалось занимать свободное время? Только рассказами да картами. Да еще шуточками друг над другом, порой жестокими: неприятному человеку могли змею в постель подкинуть, а сильно неприятному — тоже змею, но ядовитую.
А так… подначки по мелочам. Пухлый живчик капитан Ромералес особенно любил подкалывать майора Баррона: тот родился в Жироне, а прижимистость и скупость каталонцев вошла в анекдоты.
— Скажите, майор, а что делают каталонцы, когда наступают большие холода?
— Вытаскивают из кладовок или покупают жаровни, — не чуя над собой беды отвечал Баррон.
— А когда наступают ужасные холода? — сохраняя серьезное лицо, продолжал допытываться Ромералес.
— Ну, не знаю, — пожимал худыми плечами каталонец, — покупают еще одну?
— Нет! Они разжигают жаровню! — торжествующе завершал хохму Ромералес под хохот присутствующих.
Баррон не оставался в долгу в следующий раз все ржали над андалусцем Ромералесом, так вот и коротали время. А если выпивали — тут же начиналось безудержное хвастовство, в основном, подвигами в прошедшей Рифской войне. Разумеется, о катастрофе при Анвале, когда «дикие берберы» вполовину меньшими силами в пух и прах разгромили испанцев, предпочитали не вспоминать. Как стотысячная испанская армия не могла сковырнуть «Рифскую республику» даже с помощью новеньких танков «Рено» — тоже. Но в поражениях все дружно винили «шпаков из Мадрида», вязавших армию по рукам и ногам дурацкими требованиями и скудным бюджетом.
Все поменялось, когда с юга взялись за дело французы — берберы претендовали и на земли французских колоний. Рифеньос зажали с двух сторон, начались победы и появились поводы для хвастовства. Хвалились собственными деяниями, мерялись под чьим командованием довелось служить — больше всего котировались создатель Легиона Мильян Астрай и подполковник Франко, ставший в тридцать три года самым молодым генералом в армии.
— Он первый спрыгнул с корабля в воду при высадке в Алусемас![19]
В точности, как добровольцы восхищались Дроздовским или Марковым. Многое связывало этих вояк с друзьями боевой молодости Крезена: бесстрашие в бою, жесткость к подчиненным, жестокость к противнику, идеалы… Если добровольцы дрались за Россию, то здесь — за Испанию, и за любым застольем первым звучал тост ¡Arriba España![20]
Сразу же после отречения Альфонсо XII в колонии начались волнения, и опытные командиры немедленно отменили увольнения и удвоили караулы. Уже в мае в Мелилье состоялась первая демонстрация — марокканские рабочие потребовали равенства прав с испанскими, а местные старейшины направили письмо с теми же требованиями в Кортесы.
Оживились и остатки «бандитов», но такой крупной акции, как на шоссе, никто не ожидал. Табор регуларес, поднятый по тревоге, партизан не догнал, но в бою с заслоном взял пленных. Их привезли на допрос в поселок, куда на грузовиках перебросили бандеру Легиона. Михаил вызвался на операцию вместе со всеми — можно было остаться в лагере, никто бы слова не сказал, но репутация, репутация…
После марша Крезен устроился в занятом офицерами домике у небольшой мечети, но едва задремал, как ночь прорезал жуткий вопль.
Михаил вскочил, сжимая пистолет, но майор Баррон, ночевавший в той же комнате, успокоил его:
— Ничего страшного, amigo, это Ромералес допрашивает пленных.
Крики продолжались еще долго, а утром Ромералес страшно ругался:
— Упрямые сволочи! Одному я отрезал три пальца, а он все молчал!
— Пальцы не надо резать, — вдруг вспомнил Крезен, — между ними надо вставлять карандаши. Так делали у нас в контрразведке.
— Ну-ка, ну-ка, — заинтересовался капитан.
Карандаши нашлись в полевых сумках офицеров, Михаил быстро оборудовал руку Ромералеса и несильно сжал ее. Ромералес слегка побледнел, но хмыкнул:
— Ничего особенного, на кабилов[21] не подействует.
Не отпуская его руку, Крезен повернулся к Баррону:
— Не хотите попробовать?
Майор тут же перехватил руку капитана и сжал ее сильнее:
— А что делают андалузцы, когда наступают большие холода?
Ромералес взвыл и попытался выдернуть руку, но Баррон держал крепко. До увечья дело не дошло, но капитану отлились все майорские слезки — Ромералес долго тряс кистью, растирал пальцы, дул на них и поглядывал на Михаила с уважением.
Приказ сводному отряду составили на основании выбитых из пленных данных и вскоре бандера и табор двинулись туда, где предполагался лагерь повстанцев. На выходе из деревни Михаила ждал неприятный сюрприз: на кольях торчали четыре отрезанные головы пленных.
Легионеры, проезжавшие мимо в грузовиках, дружно орали безумный девиз Легиона:
— ¡Viva la muerte, y muera la inteligencia![22]
Конный табор марокканцев проскакал без криков, сверкая белыми зубами лошадей и всадников.
— Капитан, — обратился Крезен к аналузцу, ехавшему с ним в штабной машине, — а зачем было отрезать головы? Мы просто расстреливали…
Ромералес уже оклемался от утренней демонстрации и восстановил свою обычную жизнерадостность:
— Пленных отдали в табор, там нашлись их кровники. Но вы не беспокойтесь, в следующий раз мы обойдемся карандашами!
— Главное, чтобы до шпаков в Мадриде не дошло, — буркнул Баррон, — а берберам это станет неплохим напоминанием, что никто с ними цацкаться не будет.
После двух дней маневрирования по горным дорогам и нескольких перестрелок, сводный отряд добился своего — партизан блокировали в одном из многочисленных ущелий. Однако они успели укрепиться и отбить три атаки, после чего Баррон затребовал поддержки, а отряду приказал отойти, залечь и ждать.
Вот они и ждали.
— Скажите, майор, а почему вы не запросили танки? Артиллерии у противника заведомо нет…
— Артиллерии нет, а динамит точно есть, чем-то они ведь путепровод взорвали? Уверен, что они заложили заряды, и во-он там, на скалах вверху наверняка засели метатели. Едва сунемся — подорвут и сожгут любую машину.
— Тогда я не очень понимаю, чего